Первым, конечно, не вытерпел Кукольник. Павлиньим шагом приблизился к кровати Кюхли, дотронулся до него. Кюхля дернул плечом, взбрыкнул ногой. 
- Вильгельм, а Вильгельм, - сладким голосом пропел Кукольник. - Как анальна кара?
 Спальня взорвалась смехом. Все хохотали. А громче всех - Сашенька.
 Кюхельбекер сел на постели, с ненавистью глядя на Кукольника.
 - Отъебись, Нестор! Отъебитесь от меня. А ты!
 Он повернул к Сашеньке башку, в которую были встроены метающие молнии глаза.
 - А ты. Я вызываю тебя на дуэль, обезьяна.
 Это вызвало новый припадок смеха. Кюхля снова улегся на постель лицом вниз и больше не отзывался на воззвания однокорытников.
  ***
 А ночью Сашенька проснулся.
 Кто-то лизал его яйца.
 Испуганно сел на постели, увидел бледное личико, темные длинные волосы, грудь, высовывающуюся из ночной рубашки.
 «Привидение», - мелькнуло в голове. Хотел закричать, да во рту пересохло.
 -Не бойся, - шепнуло привидение. - Я Сонечка.
 «Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа»,-вспомнил Сашенька мантры Кюхельбекера.
 - Ой, - засмеялась Сонечка. - Смотрю, ты понял, кто я.
 Сашенька взглянул вниз. Его хуй вылез из черных зарослей волосни и торчал, как восклицательный знак.
 Сонечка потянула какой-то шнурок на ночной рубашке и оказалась голой. Бледненькая. Пизда мохнатая, сиськи вислые. Баба.
 Сашенька подался вперед, припал губами к сиське. О, молочко.
 Сонечка куснула его за ухо. Сашенька вскрикнул, но не отпустил сиську. Пальцы его нащупали пизду, проникли в мокрое лоно.
 Мардушкова негромко застонала. Рука ее беспрестанно дрочила Сашенькин хуй.
 - Пушкин, ебешь и не зовешь?
 Сашенька обернулся, увидел в свете заглядывающей в окно луны голого Пущина, и остальных мальчишек, тоже голых, с вздыбленными хуями.
 - Не по-товарищески, - уверенно сказал Дельвиг, одной рукой поправляя очки, а другой теребя короткий толстый уд.
 Сонечка счастливо засмеялась, отстранилась от Сашеньки, улеглась на постель, раздвинув в стороны ноги. Мать сыра земля.
 Сашенька встал на коленки и вставил уд в пещеру пизды. Вместе с ним этот же фокус проделали еще пять мальчишек. Другие пять вставили хуи в сраку Сонечки. Еще пятеро - в рот. Кто-то сунул хуй подмышки девке. Кто-то - между сисек. Сонечки Мардушковой хватило на всех.
 Мальчики задвигали тощими прыщавыми задами. Сонечка застонала, едва заметная под навалившимся на нее счастьем.
 Как и тогда, в бане, с Палашкой, Сашенька превратился в уд. Уд, который ебет Сонечку. Картины разной степени сладости рисовались в голове: голая маменька, императрица, которую анально карает дворник, сношающиеся лошади, Палашка, подмывающая в ручье пизду.
 - А!
 Закричал Сашенька. Вместе с ним закричали двадцать девять мальчиков, воспитанников Лицея. Закричала и Сонечка.
 Молофья хлынула на дочку дворника, заливая ее, утопляя. Девка поплыла по океану молофьи, затем стала тонуть, чувствуя, как проникает в рот, нос, легкие вязкая масса.
  
  
  
  
  
  Глава
 13. Wer reitet so spaet durch Nacht und Wind?
  Дельвиг поежился зябко, зевнул.
 - Да где ж Обезьяна?
 - Струсил небось, - бросил Пущин, схаркнув в росистую траву зеленый комок.
 Кюхельбекер, бледный, как сама смерть, проверял пистолеты.
 - Идет.
 Затрещали кусты, с прудика поднялась утиная пара, да и полетела, шумя крыльями, на новое гнездовье.
 Сашенька шел легко, в руках держал фуражку, полную вишни. С ним был лакей Парамошка, двенадцати лет от роду.
 - Пушкин, - возмутился Дельвиг, поправляя очки. - Где твои секунданты?
 - А вот, - Сашенька выплюнул косточку, - Парамошка.
 - Давайте же начинать, господа, - дрожащим от нетерпения голосом заявил Кюхля.
 Пущин отмерил двенадцать шагов.
 Бросили жребий.
 - Я первый, - хищно осклабившись, пробормотал Вильгельм.
 Мальчики подошли к барьерам. Кюхля поднял пистолет, всматриваясь в смуглое лицо противника. Сашенька спокойно кушал вишню, выбирая самые спелые ягоды и выплевывая косточки, долетавшие до Кюхли.
 Грянул выстрел.
 Как рассеялся дым, Сашенька все так же стоял у барьера и кушал вишню, а вот секундант Парамошка лежал навзничь в траве. На груди - багровая лужица.
 - Лакея укокошил, - констатировал Дельвиг.
 Кюхельбекер растерянно смотрел на Пушкина.
 - Мой выстрел, - сказал Сашенька. Нагнулся, опустил в траву фуражку с вишней.
 Принялся целиться. Лоб Кюхельбекера - бледный, в хладной испарине; грудь Кюхельбекера - узкая, чахоточная; промежность Кюхельбекера - по штанам расплылось мокрое пятно. Обоссался, падаль. Ну, куда стрельнуть?
 - Пушкин, не стреляй, - вскрикнул вдруг Кюхля, падая на колени. - Пожалей, маменькой заклинаю, не стреляй.
 Слезы катились по щекам мальчишки.
 - Трус ебаный, - презрительно бросил Пущин, - Стреляй, Обезьяна.
 - А я думаю, что ему прострелить, - засмеялся Сашенька. - Башку или хуйку.
 - Пожалуйста, - рыдал Кюхельбекер.
 Сашенька опустил пистолет.
 - Черт же с тобой, живи.
 Поднял фуражку, вновь за вишни принялся.
 Кюхельбекер упал лицом в траву, тело его сотрясали рыдания.
 Пущин и Дельвиг замерли над Парамошкой.
 - Что ж нам с ним делать?
 - Ясно что, Дельвиг. Закопать надо. Я видел, дворник под сиренью лопату посеял.
 За лопатой послали Кюхлю. Обоссатый трус убег, всхлипывая на каждом шагу.
 Сашенька присел на отвердевшее тело лакея. Вишню- в рот. Косточку между пальцев - и в небо. Красота.
 - А ты молодец, не сдристнул.
 Сашенька взглянул на Пущина, ухмыльнулся, показав лошадиные