– Никто не захочет, – подтвердил Додо, деловито ковыряя в носу.

– Да уж, скажу я тебе, жизнь – одна суета, – простонал Виктор, горестно качая головой.

– У всех свои трудности, – согласился Додо, принимаясь за другую ноздрю.

– Да, но не такие, как у меня! Из всех моих проблем, – он презрительно ткнул пальцем в Анри, – вот эта самая неразрешимая.

– Абсенту! Абсенту! Где мой абсент?

Анри внезапно проснулся и теперь принялся что есть мочи колотить тростью по столу.

– Ну вот, теперь видишь, что я имел в виду? – вздохнул Виктор.

Он прошел в конец стойки в направлении Анри.

– Вы знаете, из-за вас у меня будут проблемы с Пату…

– Пату! Он просто жирная свинья, вот кто он на самом деле. Живо принеси мне еще абсенту. Нет! Иди сюда. Я хочу с тобой поговорить. Иди сюда! – вопил он.

Виктор неохотно подошел к столу.

– В чем дело?

Анри принялся с живым интересом разглядывать его.

– Послушай, Виктор, мы же с тобой старые друзья, не так ли? Ты человек мудрый и рассудительный. И не отрицай! Я вижу это по твоему красивому лицу, тонким губам, по блеску в твоих глазах. Итак, Виктор, только между нами, что ты думаешь о женщинах?

– Если уж вас интересует мое мнение, то лично я считаю, что от женщин одни неприятности. Взять, к примеру, мою жену. Она храпит, свистит и разговаривает во сне. Спать с ней – это все равно что пытаться уснуть с целой чертовой «Опера-Комик».

– Это ужасно! А ты не пробовал привязать ей подушку на лицо? – посочувствовал Анри с присущей обычно пьяницам экспансивной рассудительностью. – Один мой друг так сделал, и это помогло его жене. Она перестала не только храпеть, но и дышать. А теперь иди обратно и принеси мне еще абсенту. И вот тогда у нас будет настоящий мужской разговор…

Пока он говорил, боль от удара отдавалась в голове множественным эхом. Еще несколько секунд он глядел на Виктора, чувствуя, как вращаются его глаза, словно пытаясь уследить за кружащимся перед глазами изображением. И затем его голова снова поникла, опускаясь на руку, служившую ему теперь подушкой. Он ощутил внезапный приступ тошноты. Его закружил черный вихрь, и в горле заклокотало. Сейчас стошнит… Уже чувствуя во рту горький привкус желчи, оставался сидеть, уронив голову на стол, не решаясь пошевелиться и стараясь сдерживать дыхание. Затем стоявший в горле ком несколько отступил. Облегченно вздохнув, Анри поднял голову, принялся нашаривать пенсне. Фу-у… так-то лучше! Наверное, несварение… Хотя он ничего не ел с самого утра… Ну, тогда от голода! Точно. Он просто голоден. Вообще-то есть ему совсем не хотелось, но, возможно… Его тело напряглось. Желчь хлынула в рот, подобно струе шампанского, бьющего из открытой бутылки.

Нащупав трость и зажав рот одной рукой, он неверной походкой поспешил в уборную. Толкнул дверь и остановился на пороге, едва не задохнувшись от ударившего в нос зловония. Несколько мгновений он оставался стоять в дверях, закрыв глаза; затем устремился вперед, нагнулся, и его стошнило. Стук в ушах стал таким оглушительным, что казалось, череп вот-вот лопнет. У него подогнулись колени. Свободной рукой коснулся стены, опираясь лишь на кончики пальцев, стараясь удержать себя в вертикальном положении.

Спазм отступил, чтобы вернуться с новой силой всего через несколько секунд. Пол под ногами ходил ходуном, стены качались. Он стоял согнувшись, не в силах вздохнуть, а из горла вырывался лишь свистящий хрип. Слюна и желчь тонкой струйкой вытекали изо рта. Тошнота внезапно отпустила, и он снова смог вдохнуть полной грудью. Провел дрожащей рукой по губам. Ручейки пота струились по щекам и терялись в бороде. Еще несколько секунд он стоял, нетвердо покачиваясь, ожидая нового приступа тошноты. Когда же его не последовало, очень осторожно достал из кармана носовой платок, вытер рот и лицо, смахнув несколько сгустков слюны с лацканов пальто.

Затем заковылял обратно к своему столику, попытался поднять руку и обнаружил, что она его больше не слушается. Тогда он вновь повалился на столик, улетая в черную пустоту. Время перестало существовать – а вместе со временем ушли и боль, и воспоминания.

Долгое время он парил в этом своем забытьи, таком же всеобъемлющем и пустом, как и сама смерть.

Затем откуда-то из глубины небытия до него донесся голос – отчетливый, но невероятно далекий:

– Месье Тулуз! Просыпайтесь, месье Тулуз!

Анри не пошевелился. Ладонь, на которой покоилась его щека, была такой мягкой и теплой…

– Месье Тулуз, да просыпайтесь же вы! Проснитесь!

Голос стал громче, и это было неприятно. Кто-то тряс его за плечо. Анри с трудом разлепил веки, но смог увидеть лишь кончик собственного носа, упершийся в костяшки пальцев, и тонкие черные волоски на тыльной стороне своей ладони.

– Ну, месье Тулуз, будьте благоразумны. Пора идти домой.

Подняв голову, он узнал Пату в его привычной шляпе и черном пальто.

– Оооооооо – это ты! – глупо усмехнулся он.

– Да, это я. – Полицейский протянул ему чашку черного кофе. – Вот, месье Тулуз, выпейте это. Все хорошо.

– А… что… ты…

Анри хотел спросить: «А что ты здесь делаешь?» – но слова забылись как-то сами собой. Глаза его снова закрылись, и с обреченностью срубленного дерева голова снова упала на руку.

Пустота вновь объяла его со всех сторон; но на этот раз к ней примешивалась некая подсознательная настороженность, как будто какая-то часть его сознания продолжала бодрствовать. Он слышал сбивчивый шепот, за которым последовало странное ощущение, будто бы его подняли под мышки и куда-то понесли. Затем пришло ощущение холодной сырости рассвета, омывающего его лицо, затекающего в рукава; легкое покачивание фиакра под ритмичный аккомпанемент стука копыт: «Цок-цок, цок-цок, цок-цок» – как будто гигантские дождевые капли падают на дно оловянной лохани.

Проснулся Анри уже за полдень с жестокой головной болью и мерзким привкусом во рту, испытывая к тому же подсознательное чувство вины. Что-то произошло, но что? Он уткнулся лицом в подушку, пытаясь забыться спасительным сном. Но механизм сознания был уже запущен, и сон никак не возвращался.

Ну ладно, ладно, так что же все-таки случилось? Закинув руки за голову, он тупо глядел в потолок, мысленно пытаясь восстановить в памяти события предыдущего вечера. Так, вышел из студии ближе к вечеру, пошел по улице Коленкур и…

– Фу-ты, опять забыл! – раздраженно хмыкнул Анри, злясь на себя за