В зоне паспортного контроля аэропорта Шереметьево‐2, как обычно, теснился перелетный люд. Нетерпеливая толпа состояла из нескольких очередей, сдавленных, перепутавшихся, но чудесным образом сохранявших внутреннюю сцепку, которая время от времени поверялась спорами, кто за кем стоит. Всем хотелось побыстрей достичь стеклянных кабинок, где сидели пограничницы в серых рубашечках с зелеными погонами. Одна из них, молодая крашеная блондинка с сержантскими лычками-уголками, хмуря выщипанные бровки, внимательно сличала фотографию в паспорте с пассажиром весьма подозрительного вида. Куртка-аляска сидела на нем мешком, сам он был болезненно худ и бледен, отчего крупный, почти индейский нос хищно выделялся на его узком лице с обидчивым подбородком. Нервно скучая, гражданин разглядывал сержантскую грудь – такую высокую, что форменный галстучек лежал на ней ступенькой.

– Головной убор снимите, пожалуйста! – попросила пограничница и сунула развернутый паспорт с золотым двуглавым орлом в стоящий перед ней аппарат.

– Что? – не расслышал пассажир.

– Шапку, говорю, снимите!

– А-а-а… Пожалуйста!

Странный возвращенец стянул с головы черную вязаную ермолку с фирменной галочкой и предъявил лысину, покрытую еле заметной волосяной порослью, отчего сразу стал похож на рецидивиста.

– Откуда прилетели? – еще раз сверив снимок с оригиналом, ласково спросила она.

– Из Дюссельдорфа.

– Вы что ж, там почти полгода пробыли? – удивилась сержантка, листая паспорт.

– Да.

– Работали?

– Лечился. А в чем, собственно, дело?

– Не волнуйтесь, гражданин, все нормально! – успокоила она и незаметным движением нажала кнопку, вызывая старшего.

– Как погода в Дюссельдорфе?

– Тепло…

Пассажиры, томившиеся у красной черты, огорчились из-за внезапной остановки и зароптали, с завистью наблюдая, как соседние очереди бодро движутся вперед: только и слышен радостный лязг штемпельных машинок да веселый щелк металлических калиток, выпускающих счастливцев на волю. Раздосадованные задержкой, они сердито смотрели на лысого в «аляске», устроившего затор, и поглядывали на часы с таким нетерпением, словно могли непоправимо опоздать и, выйдя наружу, не найти там России, отчалившей черт знает куда.

Тем временем появился старший – молодцеватый майор, затянутый в форму, явно сшитую на заказ, а не выданную со склада. Он по-хозяйски зашел в кабинку и, склонясь к плечу полногрудой сержантки гораздо ближе, чем предполагает устав, исследовал подозрительный паспорт. Затем майор окинул бдительным взором проблемного пассажира, обменялся с подчиненной осведомленными гримасами и спросил:

– Что же вы так долго делали в Дюссельдорфе-то?

– Я уже объяснял: лечился!

– Не надо волноваться!

– Я не волнуюсь…

– Вот и хорошо! Какой-либо еще документ с собой имеется?

– Да, вот, возьмите… – лысый обиженно вынул из бокового кармана и просунул в щель под стеклом удостоверение в красных корочках.

– Угу… Вот оно что! – проговорил старший, одним глазом изучая «ксиву», а другим – ступенчатый галстук подчиненной. – Кокотов Андрей Львович. Член Союза писателей. Во как! Не слышал я что-то про такого писателя…

– Я пишу под псевдонимом.

– Под каким же?

– Не важно.

– Как раз – очень важно! – В голосе стража государственных рубежей послышалась державная строгость. – Под каким псевдонимом?

– Аннабель Ли…

– А разве?.. Надо же… – удивилась сержантка. – Это вы, значит, написали «Сумерки экстаза»?

– Я… – сознался автор, смущаясь.

– Ты читала? – с удивлением спросил старший.

– Читала… – Полногрудая прыснула и, краснея, шепнула что-то на ухо начальнику.

– Да ладно! – не поверил тот.

– Честное слово!

Майор с уважительным любопытством, словно заново, оглядел Кокотова и поинтересовался уже гораздо добродушнее:

– Допустим, вы сильно похудели из-за болезни. Бывает. Но что у вас… с носом-то, Андрей Львович?

– С носом?! Ах, с носом! – обрадовался писодей, догадавшись, чем вызвал подозрение. – Мне же сделали пластическую операцию.

– И справка у вас имеется?

– Имеется! – послышался строгий женский голос.

– А вы кто? – снова посуровел майор, рассматривая женщину в лисьей шубке, дожидавшуюся Кокотова по другую сторону барьера.

– Жена.

– Паспорт ваш можно?

– Я уже прошла контроль…

– Паспорт, пожалуйста!

Женщина вздохнула, пожала плечами и вынула из сумки документ.

– Валюшкина Нина Владимировна, – прочитал пограничник. – Ясно. Жена, значит. Почему фамилии разные?

– А. Что. Нельзя?

– Можно. И какая же у вас справка?

– Вот… – бывшая староста протянула длинный фирменный конверт, украшенный стилизованной готической надписью.

Майор вынул из него листок бумаги, сложенный по-европейски втрое, развернул, просмотрел, показал подчиненной и вернул:

– Все в порядке! С возвращением! Всего доброго! Пишите еще!

Сержантка, как по команде, лязгнула штемпелем и, отдавая паспорт, робко спросила:

– А что там у Аннабель Ли новенького?

– Она умерла… – грустно улыбнулся автор «Преданных объятий». – До свидания! – и толкнул коленом металлическую калитку.

II. Шантажистка Валюшкина

Наши герои вышли в зал выдачи багажа, такой маленький и обшарпанный, точно прибыли они не в столицу великой, хоть и обглоданной, державы, а в занюханный областной аэропорт, куда большое начальство из Москвы в последний раз залетало лет тридцать назад по пути на медвежью охоту. Вокруг разбитого зигзагообразного транспортера толпился в ожидании чемоданов летучий народ. Две дамы шумно схватились за единственную свободную тележку. По сторонам «зеленого коридора» стояли упитанные таможенники и с ленивым интересом наблюдали за ссорой пассажирок.

– Я же тебе говорил! – упрекнул Кокотов жену.

– Так лучше, глупый! – Она нежно провела пальцем по его новому носу, орлиному, как у Жарынина.

– Теперь надо будет паспорт менять…

– Поменяем!

– Я недавно менял. В сорок пять.

– Котик, ты такой у меня красивый! Не злись!

В глубине души Андрей Львович знал, что его лицо с новым носом стало интереснее, мужественнее, но Нинке старался этого не показывать, чтобы не загордилась: он и так был обязан ей слишком многим. Лента, громыхнув, наконец дернулась, поехала, люди теснее сгрудились вокруг конвейера, следя за тем, как из прямоугольного лаза выныривает кладь и ползет по извиву транспортера. Голубой Нинкин «Самсонит» появился одним из первых, писодей потянулся к ручке, но Валюшкина опередила, оберегая мужа от тяжестей. Он все же сумел настоять на своей полноценности и помог ей поставить багаж на пол. Оставалось дождаться коричневого с черной окантовкой чемодана, купленного перед отлетом вместо старого – неприлично ободранного. Кокотов вглядывался в движущиеся мимо баулы, коробки, кофры, сумки, и в нем нарастала плаксивая уверенность, что как раз его-то новенький чемодан обязательно затеряется.

Прошло минут пять. Проплыл мимо огромный плюшевый верблюд, обернутый целлофаном, словно оледеневший. Чемодана все не было. А ведь они с Валюшкиной зарегистрировались и сдали багаж одновременно.

«Ладно, подождем…» – успокоил себя Андрей Львович.

…И вспомнил почему-то своего соседа по двухместной палате Мишу Зиборова, веселого газовика из Ямбурга. Тот любил повторять: «За вас, за нас, за газ!» – поднимая кружку нефильтрованного пива, которое хлебал литрами, несмотря на строгий запрет доктора. А ведь и в клинику они поступили одновременно, и диагноз у них был почти