В пятьдесят шестом году Ивану Алексеевичу позволили вернуться в Петербург. Он занялся переводами, участвовал в постановке оперы Монтеверди «Поппея» в Эрмитажном театре. Литературный вкус его был изыскан и безупречен, но любил он больше всего сцены ампутации, как то в «Белом бушлате» Мелвилла.

В свой день рожденья, когда ему стукнуло шестьдесят, Иван Алексеевич надел на голову скверный венок из бумажных цветов неопределенно пунцовой окраски и выглядел в нем с омерзительной прелестью.

Об Ираклии

К лицам, описанным Вагиновым в «Козлиной песни», принадлежал, между прочим, Ираклий Андроников. Его имя иногда упоминается в стихах обэриутов, например, у Заболоцкого (поэма «Время»):

Ираклий был лесной солдат,

Имел ружья огромную тетерю…

и

Ираклий говорил, изображая

Собой могучую фигуру:

«Я женщин с детства обожаю…»

После войны его иногда выпускали говорить по радио с манерными интонациями в подражанье Соллертинскому и другим выдающимся личностям. Сохранилось стихотворение о нем:

Послышался голос Ираклия:

«Скажите, друзья, не дурак ли я?»

И ответили хором друзья:

«Этот факт отрицать нельзя!»

Не помню, читал я его или слышал. Думаю, что Татьяна Никольская должна знать об этом и больше, и лучше.

Удушающий дух

В Вене, в парке Бельведер, есть аллея сфинксов. Наружность их описана в сонете Алексея Хвостенко:

О лев! Твой взор был темен и глубок

Как скрип крыла по воздуху ночному

Девичья грудь вздымалась по-иному

Когда смотрел я в глаз твоих поток

Зачем остыл и не бурлит восток

Какому умыслу он уподоблен злому?

Зверь-камень мертв, но дева-лев живому

Подвластна времени. Я слышать его мог

Оно лилось и наполняло глину

Души моей твоим, о лев, огнем

Крылатой влагой дева пела в нем

Гимн радости прохлады бедуину

Движения, а тела водоем

Изображал пленительную спину

Конечно, Зигмунд Фрейд, мальчиком гуляя по улицам Вены, должен был видеть этих полногрудых чудищ. Так не между ли их лап скрыты корни учения о Эдипе, раскрывшем суть загадки, которую Сфинкс ему задала?

Три поэтических сосуда

КУВШИН

У Айги

Две ноги —

сказал поэт Всеволод Некрасов.

Геннадий Айги, кстати тоже поэт, кроме всего прочего, перевел на родной чувашский язык стихи Бодлера.

Это было в Москве, в конце шестидесятых годов. Олег Прокофьев, сын композитора и сам художник и поэт, и жена его искусствоведша Камилла Грэй принимали большое общество, в том числе Айги. К ночи все разошлись, остались лишь близкие друзья. И тут, откинувшись в кресле и слегка прикрыв лоб рукою, усталая Камилла произносит:

— А он милый… Этот ГАИ…

— Что за ГАИ? — спрашивает кто-то в ужасе: мало ли, сошла с ума чужеземная женщина.

— Ну, ГАИ… Который по национальности кувшин…

ГРАФИН

В послании Алеше в Салехард среди иных, стремящихся в сторону юга, упомянут Гарик Суперфин:

И даже тот, кто более чем финн,

Туда влачит судьбы своей графин.

Как раз тогда Гарика сажали за инакомыслие. Графин же в нашем словоупотреблении близок к кувшину или к арабо-тюркскому «зиндану», то есть опять-таки к затыкаемому сосуду или к каталажке. Об этом, собственно, здесь и говорится.

Иное дело графин в известном рецепте:

Возьми:

Урины семь галлонов,

Талант дерьма, графин лимонов…

Тут графин выступает как мужской род от графини.

ЗИНДАН

Свою «Эпиталаму Геннадию Снегиреву» Алеша Хвостенко сочинил, будучи посажен в зиндан города Джамбай. Они приехали туда с Иваном Тимашевым, по прозвищу Ванька Бог, и вступили в противоречия с местной властью. А Снегирев действительно собирался жениться на какой-то невинной девице. Всем обитателям зиндана песня очень понравилась.

Я послал Алеше несколько строк о Ефиме Славинском, о его судьбе:

А ты беги пустыни прочь

И не ходи в Харран Хивинский:

На Вавилонской Башне ночь

В Семипалатинске Славинский

Как раз тогда его приговорили к лишению свободы. Алеша отвечал мне:

По твоему совету прочь

Бежал Хивинского Харрана

Но проведя в Джамбае ночь

Достиг ментовского зиндана

Труды поэта

Не могу забыть рассказа Алексея Хвостенко о трудовой деятельности:

«К нам подошел человек, назвавшийся начальником ватного цеха. Посидели. Потом он пригласил к себе в цех осмотреть помещение. Пришли к оврагу, на склоне которого этот цех был. Кругом летали, висели на суках и камнях и просто валялись клочья ваты. Внизу, на самом дне оврага текли в противоположных направлениях два полные ватой арыка».

Другой его рассказ описывает случай на работе.

Алеша устроился делать мыльный раствор. Прачечная помещалась во дворе, в кирпичном строении. Часа в четыре ночи нужно было нарезать мыла, бросить в воду и включить острый пар. Через час выключить и идти домой. Однажды Алеша пришел домой и лег спать. Утром будят. «Иди, — говорят, — Хвостенко, на работу». Явился. Все здание прачечной полно пены. Люди делали в ней ходы, словно земляные черви, чтобы попасть внутрь. Оказалось, он, покидая рабочее место, не выключил острого пара.

О возможном воздаянии за труд Алеша сочинил как-то ироническое четверостишие:

Какой кошмар — жена сказала Бекет —

Когда поэта премируют лепет,

А я скажу: поэт — не вечный мобиль

И пусть ему воздаст живущий Нобель

Вот мы наконец-то и добрались до истинной меры вещей:

Алеша, сходим за полбанкой

Напиться б надо перед пьянкой

А то все графин, кувшин, зиндан… Сплошная мифология.

Ближайшее место

Алеша Хвостенко приехал в Тивериаду, и мы отправились погулять туда, где из озера вытекает река Иордан. Прохаживаясь под огромными тенистыми эвкалиптами,