В час дня нас отпускали домой. Иногда я, пользуясь возможностью остаться на заводе на пару часов, отправлялась обедать к маме. Она водила меня в местную столовую. Я наравне со взрослыми заводчанами наполняла поднос. Мама советовала брать бифштекс, если он был в меню. Я медленно прожёвывала очередной кусок мяса, наслаждаясь его сочностью. Когда я ходила в столовую, обязательно старалась его брать. Дома мама такой не делала, а мне иногда хотелось съесть что-нибудь вкусненькое.

Когда у мамы выдавалась свободная минутка, она водила меня на экскурсии. Первым делом мы сходили к папе в ремонтно-механический цех. Огромный ангар, заполненный десятками станков. Под потолком парили краны, волочившие детали с места на место. И люди, люди, люди… Зато теперь я знала, куда ходили работать родители.

Потеряться в цехе, да и вообще на заводе, легче лёгкого. Заходишь куда-нибудь, а там высоченные потолки, широченные пролёты. Всё жужжит, скрипит, стучит, гудит, орёт. Над головой летают железки. Народ снуёт туда-сюда, даже неловко спрашивать дорогу. Никаких указателей, только надписи на самих корпусах, которые я не сразу находила.

Чтобы папа меня заметил, я встала напротив него с другой стороны станка. Папа что-то настраивал, ничего замечая, поэтому очень удивился, обнаружив нас возле своего станка. Я даже не знала, что на работе он носил кепку. Да и вообще никогда не видела папу в спецодежде, только сам костюм, который он приносил домой, чтобы постирать. Бывшие когда-то тёмно-синими штаны и серая куртка на пуговицах. Ещё у него было несколько комплектов чёрного цвета. Я не считала.

Папа стирал спецовки в старой советской стиральной машине «Фея-2». Бледно-жёлтый куб со шлангом устанавливали на ванну. Как только папа несколько раз проворачивал чёрный регулятор, куб издавал звуки, напоминающие отсчёт времени. Машинка гремела на всю квартиру, но стирала хорошо: папа был доволен.

* * *

Папа работал то в дневную, то в вечернюю смену, и когда наши графики совпадали, я заглядывала к нему. Я удивлялась, как можно одну неделю возвращаться домой днём, а другую – ночью: организм же страдал. Но мой папа – сильный и выносливый, он выдерживал всё. Вот я жаворонок: привыкла вставать каждый день с утра. Я не могу работать в разное время дня. Но папа мог потому, что вынужден был в этом существовать.

Однажды тётя Маша забрала меня на экскурсию в КПЦ. Там было шумно и жарко: стучали молоты (их мы часто слышали в городе), топились печи. Мне выдали старый лабораторный халат и каску, которая так и норовила съехать на нос. Не представляю, как рабочие носили в цехе каски постоянно. Всё время казалось, что она свалится с головы и укатится куда-нибудь. Остаться без защиты очень страшно: мало ли что прилетит в голову. На потолке масса вариантов: от кранов до молотов и других приспособлений.

Мы медленно шли по широкому пролёту, и я оглядывалась по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь понять. Вокруг было много оборудования гигантских размеров неизвестного мне назначения. Я почувствовала себя очень маленькой девочкой в огромном, жарком, тёмном и шумном мире. Маша подвела меня к одной из машин. Мы поднялись в кабину оператора.

– Саша, это кольцераскатная машина. – сказала она. – Вообще, сюда нельзя заходить, но мне, как инженеру, можно. Сейчас посмотрим, как будут делать кольцо из поковок.

В кабине уже сидел оператор. Он колдовал над огромным пультом с россыпью светящихся кнопок. Тем временем за бортом на плиту поставили сверкающий кусок металла. Сверху на него опустился широкий столб и, кажется, начал давить на металл. Столб медленно давил и кружил, пока не превратил цилиндр в кольцо. Невероятно! Как появилось кольцо, я не поняла. Не успела ничего толком рассмотреть. Ходила бы на такие экскурсии почаще – всё бы выучила.

Каждое утро я вставала вместе с родителями, пила с ними чай и потом отправлялась на работу. Одна, потому что тех, у кого временные пропуски, служба режима контролировала не так сильно.

На карте мой путь до завода напоминал бы небольшую гиперболу с отрицательным знаком или длинные лопасти какого-нибудь двигателя. Улица 9 Мая устремлялась вверх вдоль ветви гиперболы. Я миновала родную школу, радуясь, что туда мне только в сентябре. Прошла мимо высоких арок суда, выросшего из детского садика. Обернулась на высокое крыльцо почты, пытаясь припомнить, не пришла ли посылка. Показалась площадь Ленина. Однажды летом, на городском празднике, я танцевала там на сцене. Владимир Ильич пожелал мне удачного дня. Я шла вдоль второй ветви гиперболы, осталась только прямая дорога.

Лёгкий запах свежескошенной травы приятно щекотал нос и настраивал на грядущий день. Со стадионной ограды скалились львы с роскошными гривами. Львы чередовались с олимпийскими кольцами. К сожалению, на такой высокий уровень никто из чебаркульцев не забирался. Разве что Валерий Харламов когда-то играл в нашей «Звезде», но он же не местный.

Завод же стоял в конце улицы Ленина. Выделялись колонны лаборатории и кольцо памятника первой поковке. Администрация грандиозной архитектурой похвастаться не могла: обычное белое четырёхэтажное здание с широким крыльцом, на котором при желании можно уместить пару коллективов цехов. А уж трубы виднелись отовсюду и служили ориентиром для путешественников.

Лето выдалось жарким, но дождливым. Тем утром я не могла придумать, как же мне обуться. В сумочке нашлось место для зонта, но что делать с ногами? Я взглянула на термометр и решила: хожу я быстро, и так все лужи мои, пусть будут босоножки. А что: вода зальётся и выльется, в химчистке жарко – быстро высохну. В кедах противно – моментально бы намокли. Жаль, летать я ещё не научилась.

Мой родной Чебаркуль – город маленький. Его легко обойти минут за сорок. На восток пойдёшь – на завод попадёшь, на запад – в озеро нырнёшь. На севере звенят поезда и в глубине лесов долгими зимами мчат лыжники. На юг от города тянутся аллеи расцветших деревьев и цветы садов. Не знаю, было ли это модно, но у каждого третьего дома имелась обязательная мансарда с пятиугольной крышей.

В самом же Чебаркуле деревянные постройки недалеко от озера уступали место кирпичным пятиэтажкам и, как их называл папа, «панельным