Поддерживать порядок и спокойствие в деревне было несложно. У ополчения было не много обязанностей, поэтому за исключением командира отряда, моего друга по фамилии Мань, который одновременно был начальником бао, на постоянной службе было только два человека: штабной писарь, который носил очки, любил читать «Кулинарные рецепты Юань Мэя»[94] и писал документы маленькой зеленой авторучкой, и посыльный, простодушный четырнадцатилетний мальчик. И хотя в отряде было больше тридцати стволов разного огнестрельного оружия, оно большей частью хранилось по домам у владельцев, зажиточных сельчан, на всякий случай, потому что обычно в его использовании не было необходимости. Другими словами, в этих местах было тихо. А раз не нужно было предпринимать усилий, чтобы поддерживать порядок, то первозданное спокойствие в деревне на первый взгляд казалось незыблемым.

За две недели, что прожил в храме, я почти нигде не побывал. Вместе с командиром отряда раз-другой сходил на рынок купить шкуры тигра и леопарда и выбрать бойцовых петухов, да вместе с сельчанами поохотился с собаками на зайцев: мы кружили между скалами в скользких от весенней распутицы ущельях, пока не сбились в кучу, уставшие и вымокшие. Все остальное время я просто наблюдал, как писарь и посыльный играли в шахматы. Одному далеко за сорок, другому не исполнилось и пятнадцати. Недостаток умения они восполняли концентрацией внимания. Для меня в штабе нашелся неполный комплект литографического издания «Описаний удивительного из кабинета Ляо»[95]. Чтение такой книги как нельзя лучше соответствовало духу этого места.

Но благодаря тому, что я обнаружил в углу жилого помещения штаба выводок только что вылупившихся цыплят и нашел в изголовье стаявшей там кровати множество пучков неизвестных мне лекарственных трав, мне удалось, несмотря на разницу в возрасте, подружиться с писарем. А потом и посыльный (правда, в силу других обстоятельств) стал мне задушевным другом. После нескольких дней чтения волшебных историй из «Описаний удивительного» мне уже казалось, будто красавицы Цинфэн и Хуанъин[96] в один прекрасный день предстанут предо мной, и я почти слышал их легкие шаги на лестнице. Но это был лишь шорох мышиных лапок, а юные девы так и не заглянули. Тревожные фантазии, в которых страх смешивается с восторгом, обычно нравятся восемнадцатилетним. Но, сойдясь ближе с писарем и посыльным, я понял, что больше не нуждаюсь в старых, потрепанных временем книгах. Ведь можно припасть к другой, по-настоящему великой книге, живой и полной увлекательных сюжетов.

Мать Цяосю была родом из Сикоу. В двадцать три года она стала вдовой, на ее плечи легли заботы о Цяосю, которой не исполнилось еще и двух лет, и о семи му земли на горном склоне. Не желая мириться со своей горькой судьбой, она начала тайно встречаться с охотником на тигров из деревни Хуанлочжай. Когда члены ее клана узнали об этом, они сговорились поймать молодую вдову с возлюбленным на месте преступления, чтобы заполучить ее тощее поле. В конце концов им это удалось. Кружа вокруг влюбленных, как шершни, члены клана загнали их в родовой храм для публичного судилища. Сперва они хотели лишь устроить спектакль и напугать пару, а потом и хорошенько побить, чтобы получить извращенное удовольствие от их страданий. Затем женщину выдали бы замуж куда-нибудь на сторону, а выкуп за невесту послужил бы «платой за лицо»[97]; небольшая его часть ушла бы на покупку ритуальных бумажных денег, чтобы сжечь в храме предков, а остальное разделили бы между собой родичи — кто насколько поучаствовал в этом добром деле. Таков был старый местный обычай, и посторонние не вмешивались, когда все шло как заведено.

Но случилось так, что тогдашний глава клана затаил обиду на мать Цяосю еще до того, как она вышла замуж. Он хотел выдать ее за своего хромого сына, а она отказалась, сославшись на увечье жениха. Потом глава клана неоднократно ее домогался, но она возмущенно давала ему отпор и ругала старым развратником. Глава клана опасался, что она сделает это достоянием общественности, и теперь, когда вокруг женщины вспыхнул скандал, он вспомнил о былой обиде и решил свести счеты. Он настоял, чтобы охотнику на тигров из Хуанлочжая на глазах у возлюбленной перебили обе ноги. Во время расправы охотник, стиснув зубы, не издал ни звука и не сводил с женщины глаз. Когда пытка закончилась, двое мужчин приготовились нести его на носилках домой — в другую деревню в двенадцати ли от этой. Охотника поймали с поличным, его односельчане вряд ли стали бы возмущаться. Молодая вдова обратилась к своему клану и сказала, что готова последовать за возлюбленным, пусть даже ей придется отказаться от земли и от дочери. Это грозило полной потерей лица, особенно для главы клана. Терзаемый злобой, он желал устранить причину опасности раз и навсегда. Ссылаясь на традицию, он настаивал, что бесстыдницу следует утопить, а не позволять ей кормить сплетнями Хуанлочжай. Он был из ученого сословия, имел начальную степень, знал множество изречений Конфуция, обладал властью и положением. Даже молодые члены клана, которые были с ним не согласны, боялись его. И это заманчивое решение он предлагал, якобы чтобы защитить доброе имя клана. А судьбу Цяосю можно будет решить позже.

На толпу несложно повлиять: все согласились без особых раздумий. Не успел клан выразить свою волю, как доброхоты, подгоняя события, отправились на поиски веревок и жернова. Уже невозможно было разобрать, где кончается мораль и начинается подспудная страсть к мучительству. Женщины и девушки, правда, держались в стороне. Напуганные, совершенно беспомощные, они тихо взывали к небесам, не имея возможности помешать происходящему. Возле храма предков парни раздели вдову донага, связали ей руки и, туго обмотав шею прутьями лозы, привязали на спину жернов. Плотно обступив ее и с вожделением рассматривая обнаженное тело, они яростно поносили ее за бесстыдство.

Молодая вдова сносила все это молча, ее полные слез глаза скользили по толпе в поисках ее мучителя, главы клана. Он притворялся разгневанным, боясь разоблачения. Пока ее раздевали, он жадно пожирал ее тело глазами, крича: «Грязь! Мерзость!» Затем поспешил в храм, сделав вид, будто слишком занят: надо было обсудить с другими старейшинами клана, как представить дело в отчете уездным властям. Они составили бумагу, в которой во всем обвинили возмущенную толпу, в заключение выразив надежду, что такой исход дела в дальнейшем позволит избежать повторения подобного. Глава клана успокаивал боязливых стариков, без устали цитируя изречения из священных канонических книг, и внушал им, что их