Убеждения Молнии казались ему самому непоколебимыми, но это только так казалось где-то в душе у него копошилась тревога, что от одного удара, нанесенного с неожиданной стороны, эти убеждения сорвутся и рухнут, подобно снежному обвалу, вызванному звуком шагов. А ведь прежде эта тревога была ему совершенно незнакома. Нужно было сейчас же найти предательскую трещинку, иначе она грозила непоправимыми последствиями. Бросая вызов, Молния готовил все силы к решительной схватке.

Но стрелы его убеждений оказывались бессильными против Барса. Этот хрупкий, легко уязвимый на вид человек при лобовом столкновении вдруг преображался и вырастал в могучее дерево, высоко возносящее свою вершину.

С наветренной стороны плыла новая льдина, грозя вот-вот натолкнуться на борт шхуны. Барс проводил ее безучастным взором и, оторвавшись от перил, быстрой походкой направился в каюту. Глядя на его тщедушную фигурку, колеблемую ветром, никто не мог подумать, что это тот самый охотник, который уложил страшного медведя в Уда.

– Гнида несчастная; и чем только живет человек! – пробурчал Молния, с изумлением гляди вслед удаляющейся фигуре Барса, и в сердцах плюнул на палубу.

* * *

– Завтра выходить на охоту!

Это распоряжение, достигнув охотничьей каюты, создало среди ее обитателей атмосферу возбуждения.

– Наконец-то! Пришел час!

Это было не простое возбуждение артиста, готовящегося к первому дебюту, к нему примешивалась тревожная мысль, что придется отстаивать охотничью честь в неблагоприятных условиях бурного моря и противного ветра. Дело было даже не в количестве охотничьих трофеев, в котором предстояло соревноваться, а в том, что неизвестные способности каждого впервые получали свое оценочное клеймо. Страшило, впрочем, не столько даже это самое клеймо, сколько выводимая на свежую воду мизерность собственных сил, о которых до сих пор каждый был высокого мнения, страшило собственное ничтожество и приводила в содрогание мысль, как можно было жить этой вольной жизнью, полагаясь на свои ненадежные силы.

В этот вечер Молния принялся приводить в порядок свое ружье. Его примеру последовали и прочие обитатели каюты.

Ружье у Молнии было двуствольное, с американским клеймом. Его владельцем был сначала русский пушнинник, от которого ружье перешло в руки одного тунгусского князька, а потом попало к Молнии.

Молния попросил ружье, когда гостил на тунгусском стойбище. Он был совершенно покорен этой изумительной вещицей. Много стоило ему трудов получить ружье в полную собственность. Никто так и не узнал, каким путем оно ему досталось, знал об этом только Молния.

Когда любимая вещь не обнаруживает недостатков, тем дороже она становится ее обладателю. Это чувство испытал к своему ружью и Молния. Он верил в него, верил в то, что эти стволы помимо его воли дают верный прицел в зверя, как верно целились они когда-то в тунгусского князька.

Кончив чистить ружье, Молния несколько раз провел рукой по его гладким стволам – медленно и ласково, как поглаживают сокровище, хранимое пуще зеницы ока. Наслаждаясь ощущением от этого холодного прикосновения, он пробормотал, обращаясь к ружью, словно к человеку:

– Смотри брат, не подгадь. Народ-то кругом знаешь какой- пальца в рот не клади.

Бывали случаи в охотничьей жизни Молнии, когда он по нескольку дней безрезультатно преследовал зверя. Ружье набивало плечи до красноты, до опухоли, до боли. Бывали дни, когда, шатаясь по тайге, он почти терял сознание от голода. Приходилось поддерживать жизнь мясом куропаток: нежное и мягкое, оно начинало казаться горьким и сухим, как щепка; от нестерпимого зуда в деснах его приходилось пропускать, не жуя в горло. Временами голод тянул Молнию, как лошадь, к траве. Молния выискивал влажные, сочные стебли, у корней которых вились земные черви: такие стебли были вкуснее. Когда силы приходили совсем в упадок, Молния ловил небольших гадюк, которые водятся в холодном климате, и, раздирая их вдоль туловища, поедал тут же на месте. Поглаживая рукой ружье, Молния перебирал в памяти картины этих лишений. Они занимали его больше, нежели выражение лица тунгусского князька, мелькнувшее перед его глазами в тот памятный трагический момент. В лишениях этих было нечто такое, что не вознаграждалось одной лишь охотничьей добычей. Сладостная притягательная сила их овладевала Молнией все больше, по мере того как росла его охотничья сноровка. Ему хотелось до последнего своего издыхания остаться с сознанием, что он настоящий охотник.

Молния очнулся от дум и огляделся по сторонам: его окружали такие же матерые охотники, как и он. Чувство, похожее не то на тревогу, не то на настороженность, зашевелилось в груди Молнии. Ему показалось, будто на лице у Барса мелькнула усмешка, несомненно обращенная к нему.

– Смеешься, тварь? Смейся, смейся, пока голова на плечах! – пробормотал Молния, стиснув зубы, и с ожесточением снова принялся протирать свое ружье.

Ружьишко у Барса было старенькое, досталось оно ему от учителя. Произошло это в оружейном магазине в Саппоро, где учитель покупал себе новое ружье. Сравнив то и другое, учитель любовно погладил своего старого друга и, передавая его Барсу, сказал строгим тоном:

– Помни, в нем душа моя сидит, слышишь?

Рука учителя, которой он разглаживал бороду, когда ружье перешло к Барсу, заметно дрожала. Мелкая дрожь эта произвела на Барса неизгладимое впечатление. Сколько раз пытался Барс бросить это ружье потом, когда в его груди поселилась ненависть к учителю! Но каждый раз он ловил себя на том, что от этой мысли его рука сжимала ружье лишь еще крепче. Теперь оно уже стало для Барса как палец, неотъемлемой частью тела.

Барс наново перевязал ложе ружья проволокой и потуже закрутил ее концы. Потом отцепил от пояса охотничий нож, вытащил его из ножен и оглядел блестящее лезвие. Оно было, как и всегда, безукоризненно острое и отливало белым цветом. Нож был нужен, когда ружье попадало в воду, нужен был и при неожиданных схватках со зверем. Барс снова вложил нож в ножны. Все его приготовления были закончены.

Барс поднял голову. Вид охотников, всецело поглощенных тем же самым делом, поразил его. На лице у Барса изобразилось детское изумление. Широко раскрыв глаза, он обвел блестящим взором всех охотников и остановил его на Молнии, заметив, что дульные отверстия двустволки Молнии направлены прямо в его сторону. Барс крикнул:

– Что, Молния, из которого ствола сподручней бить?

Барсу еще ни разу не доводилось иметь дело с двустволкой; его действительно интересовал этот наивный вопрос: из которого ствола стрелять