Они молча обменялись презрительными взгляда­ми, причем Токаш заметил, что нового следователя не огорчил такой категорический ответ, он что-то имел в запасе.

— Эту нагайку нашли у окна, через которое стреля­ли в атамана,— рассматривая камчу, проговорил следо­ватель.— Чем можно объяснить это обстоятельство?

Токаш ожидал такого вопроса и ответил так же, как отвечал раньше:

— Это нагайка Закира, многие знают ее.

— Ха!..— без усмешки в глазах фыркнул следова­тель.— Нагайку, говорю вам, нашли под окном. Что это значит?

Токаш снова пожал плечами.

— Не знаю, господин следователь. Я и раньше гово­рил и теперь повторяю: когда было совершено покушение на атамана Малышева, я находился в селе Жауыр; там в то время случился пожар и я помогал тушить его. Спросите людей...

Помощник прокурора полистал следственное дело То- каша и ткнул пальцем в какую-то страницу. Следова­тель, шевеля губами, молча прочитал ее. Токаш знал, что из Чемолганской волости была послана прокурору бума­га за множеством подписей. В ней говорилось, что сын Джанибека-ходжи поджег русское село. Узнав об этом, Токаш собрал джигитов в ауле и помог крестьянам поту­шить пожар. При этом он говорил казахам, что так де­лать нельзя, что русские крестьяне им не враги. Населе­ние волости просило снять с Токаша обвинение в поку­шении на жизнь атамана.

Все это действительно было, но не ночью, когда стреляли в Малышева, а на другой день.

Следователь отодвинул бумаги.

— Что вы скажете, если я устрою вам очную став­ку с хозяином нагайки?

Токаш ожидал и этого, но сердце у него похолодело. Овладев собой, он спокойно сказал:

— Пусть докажет.

Следователь кивнул помощнику прокурора, и тот вы­шел из кабинета. «Неужели Закир здесь, среди ночи?»— подумал Токаш. Следователь, откинувшись в кресле, закурил. С наигранной самоуверенностью он заговорил насмешливо:

— Посмотрим, что вы теперь скажете, Бокин. Упор­ствовать и не признаваться — это трусость, а не герой­ство. Вы до сих пор вели себя, Бокин, как трус и заслу­живали только презрения...

Он много еще говорил обидного, но Токаш молчал. Что это за человек перед ним? Новый прокурор? Но ни­каких знаков отличия. Постоянно играет голосом, ме­няет выражение лица...

Послышался скрип, глухой стук — открылась и за­крылась дверь. Кто-то вошел. Токаш не повернулся, он сидел спиной к двери.

— Садитесь, Закир-аксакал, — сказал помощник про­курора.

Токаш скосил глаза: да, это был Закир, провокатор и предатель. Закир тоже как будто не обращал внимания на Токаша, стоял хмурый, растрепанный, вероятно, отто­го, что всю ночь не смыкал глаз.

— Опознаете эту нагайку? — спросил его следова­тель.

Закир шагнул к столу, нагнулся и вскрикнул:

— Ах, вот она!—лицо его оживилось. — Моя камча, неразлучный спутник...

— Я же говорил, что эта нагайка принадлежит За­киру,— сказал Токаш.

Эти слова, кажется, немного смутили следователя: правильно ли он ведет допрос.

— Нагайка в самом деле ваша, аксакал?

— Моя, моя. — Закир указал на Токаша. — Этот человек отнял ее у меня и потом не отдал­

— А этот человек не имеет ни стыда, ни совести и за деньги готов продать родную мать,— сказал в ответ Токаш.

Закир ощетинился, как пес, зарычал, взмахнул на­гайкой.

— Ты, смутьян, прикуси язык!..

Помощник прокурора не успел схватить его за руку, нагайка больно стеганула Токаша по плечу и спине. Токаш решил держаться спокойно, невозмутимо: только слабонервные дают волю чувствам. Лучше мстить Заки­ру едким словом и насмешкой.

Закира усадили на стул, и он стал рассказывать, ког­да и как Токаш вырвал у него нагайку и что потом про­изошло. Он из кожи лез, стараясь доказать, что именно Токаш, и никто другой, стрелял в атамана—только этот смутьян способен на убийство. Но умолчал о том, что в момент покушения на Малышева сам находился в его доме. Ведь тогда пришлось бы рассказать и о том, зачем пригласил его к себе атаман.

Токаш спросил с усмешкой:

— Скажите лучше, Закир-аксакал, сколько вам за­платили за предательство?

Закир возмущенно засопел и замотал головой:

— Нет, я больше не могу оставаться здесь ни одной минуты. Если вы не уймете этого разбойника, я сам, сейчас... — и весь горящий ненавистью повернулся к Токашу.

Следователи больше не нуждались в показаниях За­кира, они попросили его успокоиться и отпустили домой. После этого высокий, остроносый встал позади Токаша и сказал:

— Ну, Бокин, кончайте игру в прятки. Признавайтесь!

Токаш покачал головой.

— Кого собрался дурачить! Ты еще не знаешь, кому попался в руки, — свирепея, следователь схватил за пле­чо, тряхнул Токаша.— Ну!

Токаш не вытерпел.

— Руки прочь!

— Эт-то еще что! — изумился следователь и резко ударил ладонью чуть пониже затылка.

Токаш свалился со стула, как мертвый.

Сколько лежал без сознания — не знал. Очнулся только в камере.

* * *

Через три дня прямо в камеру принесли обвинитель­ное заключение. Какая предусмотрительность! Что ж, надо посмотреть.

И Токаш читал, перечитывал, обдумывал каждое слово. Ведь то, что написано на этой четвертушке бума­ги, решает его судьбу. Что его ждет? Смерть? Нет, толь­ко жить... Ссылка в Сибирь? Нет, нет! Как хочется на свободу! Эх, свобода, дорогая, желанная! Есть ли на све­те что-нибудь дороже свободы!

Но оставь, Токаш, несбыточные мечты. Вчера повеси­ли Бекболата. А тебя разве пощадят? Вот что написано в обвинительном заключении:

«...Был тесно связан с руководителем Семиреченско- го восстания Бекболатом Ашекеевым. Показаниями свидетелей подтверждается: Бокин совместно с Ашекее­вым разрабатывал план наступательных операций». Вот эти строки поведут на виселицу... «Показаниями свиде­телей подтверждается...» Интересно, кто эти свидетели? Не Бекболат же... ради народа он пожертвовал своею жизнью, на допросах, конечно, молчал, никого не выда­вал. «Бокин совместно с Ашекеевым разрабатывал план... Кто же мог выступить свидетелем? Провоциру­ют, пугают господа следователи!..»

Токаш прошелся по камере. Почему небо сегодня такое синее? Эх, свобода! Удастся ли увидеть еще род­ные горы, вдохнуть свежий воздух степей? Может быть, во дворе уже строят виселицу?

Боится ли смерти Токаш? Закрыл глаза, прижал ру­ку к груди—сердце билось резко и часто. Боится... Есть ли на свете человек, который не боится смерти? Разве найдется желающий добровольно расстаться с этим ми­ром? Конечно, нет. Синее небо, чистый воздух, степное раздолье, дремучий лес гор, журчанье прозрачного ручья — кому это не дорого,