Вскоре я выздоровел и вместе с Надей вернулся в Ленинград. Осенью Надя стала моей женой. Наш брак был и остается счастливым. И если мои благосклонные Читатели одобрят эти «Записки» и найдут в них пищу для ума, то пусть они знают, что появлением этих «Записок» они обязаны не только мне, но и Наде, которая немало помогла мне в работе над рукописью.

17. В Издательстве

Кроме женитьбы, эта осень ознаменовалась еще одним важным событием в моей жизни. Я закончил составление своей «Антологии Забытых Поэтов XX века» и отнес рукопись в Издательство, в Исторический отдел. Редактор отдела встретил меня весьма сочувственно и попросил зайти через неделю. Мой благосклонный Читатель, даже не будучи Автором, легко может себе представить, что́ я пережил за эти семь дней, ожидая решения своей судьбы. Меня утешало только то, что, как известно из истории, в старину Авторы гораздо дольше ждали оценки своим трудам и порой месяцами пребывали в состоянии неизвестности, пока их рукописи читались в редакциях.

И вот ровно через неделю, явившись в Издательство, я узнал, что рукопись моя прочтена Сотрудниками Исторического отдела и самим Редактором и получила положительную оценку. Правда, некоторые замечания были явно односторонни и необъективны и тираж был назначен всего в пять тысяч экземпляров, но все это меркло перед основным фактом: моя «Антология» будет издана и литература Планеты обогатится еще одной ценной и нужной книгой. Когда же был подписан договор (что теперь стало чисто символическим актом, ибо деньги были уже отменены и гонорара не полагалось) и схлынула первая волна моей радости, я обратился к Редактору с просьбой дать прочесть мою рукопись какому-либо агрегату – быть может, тот будет более справедлив и объективен, нежели Сотрудники отдела, и наметит мне больший тираж.

На эту мою скромную просьбу Редактор ответил даже с некоторой обидой, что в его отделе, так же как и в прочих отделах Издательства (за исключением Поэтического), все рукописи читают люди, а никаких агрегатов нет.

– Почему же Поэты исключаются из этого правила? – спросил я. – Почему им такое предпочтение? Ведь моя «Антология» тоже состоит из стихов – правда, авторов их нет в живых, ибо они жили давно, в Двадцатом веке.

– Поэтов слишком много, и работники Поэтического отдела не справляются с нагрузкой, – ответил мне Редактор. – Поэтому приходится применять агрегаты.

Далее он высказал мысль, что непрерывный рост культурного уровня и всеобщее высшее образование имеют, по его мнению, девятьсот девяносто девять достоинств и один недостаток. А недостаток этот заключается в том, что очень многие люди теперь пишут стихи и несут их в издательства, считая себя Поэтами, на самом деле не будучи ими. Правда, количество истинных Поэтов тоже растет, но в процентном и абсолютном отношении их, как и всегда это было, гораздо меньше, чем людей, мнящих себя Поэтами. И так как Издательство силами людей не может справиться с наплывом рукописей, то оно вынуждено прибегать к помощи БАРСов[26], МОПСов[27], ВОЛКов[28], ТАНКов[29] и прочих вспомогательных агрегатов. Трудно приходится этим агрегатам – ведь обидеть Человека ни один агрегат не имеет права, а правду говорить Авторам он обязан, и эта правда порой горька. А тут еще Специальная Наименовательная Комиссия, которая, как известно, состоит из Поэтов-Добровольцев, дала этим агрегатам такие устрашающие прозвища…

Я попросил Редактора сводить меня в Отдел поэзии, и он охотно провел меня через тихие редакционные коридоры в большой и довольно шумный зал, у входа в который висело объявление:

«Палки, зонты и иные опасные предметы просьба оставлять в прихожей».

– Какое зловещее предуведомление! – сказал я Редактору. – Неужели в наш век возможно рукоприкладство, палкоприкладство и зонтоприкладство?

– Увы, от Поэтов всего можно ожидать, – ответил Редактор. – Правда, на Людей они не покушаются, но агрегаты от них иногда страдают. Так, в минувшем году один молодой Поэт ударил палкой БАРСа, когда тот сказал ему, что рифмы «любовь – кровь – вновь – бровь» существуют уже четыреста лет и не являются открытием этого Автора. А в позапрошлом году одна начинающая Поэтесса побила зонтиком МОПСа, когда тот отверг ее стихи.

– Никогда не думал, что в наше время могут процветать столь жестокие нравы, – сказал я. – Какое счастье, что, составляя свою «Антологию», я имел дело не с живыми, а давно почившими Поэтами!

Тем временем перед нами растворились стеклянные двери, и мы вошли в зал. Тотчас же к нам подошла СЛАВА[30] и ласковым голосом спросила, чем мы намерены порадовать Отдел поэзии: стихами или поэмой. Узнав, что мы еще не написали стихов, она скромно отошла в сторону. Я стал разглядывать зал. Посреди этого зала стояли диваны и кресла, на которых сидели Поэты. Они мирно беседовали меж собой, и жестокости в выражении их лиц я не заметил. По краям зала стояли столы, за которыми сидели БАРСы, ВОЛКи и МОПСы; все эти агрегаты вовсе не походили на зверей, имена которых присвоила им Наименовательная Комиссия. Это были обыкновенные специализированные механизмы, довольно хрупкие и безобидные на вид. ТАНКи тоже отнюдь не напоминали собой эти древние орудия убийства. Тем грустнее было мне увидеть над столами некоторых из этих агрегатов воззвания, свидетельствующие о том, что эти беззащитные механизмы порой подвергаются грубому обращению и даже побоям. Так, над МОПСом висел стишок, сочиненный, возможно, им самим:

Я – всего лишь агрегат,

Не причина бед.

Бедный МОПС не виноват,

Если плох Поэт.

Над БАРСом висело четверостишие, написанное классическим ямбом:

Поэт! Ты юноша, иль дева,

Иль старый деятель стиха, —

Не бей меня в порыве гнева,

Да будет скорбь твоя тиха!

– А что означает эта надпись на стене: «Просьба подавать агрегатам на чтение рукописи без металлических скрепок»? – спросил я своего провожатого.

– Эта надпись появилась после одного прискорбного недоразумения, – поведал мне Редактор. – Однажды некий Поэт дал на чтение ВОЛКу лирическую поэму, листы которой были соединены скрепками из намагниченного железа. ВОЛК, прочтя произведение, нашел его гениальным и немедленно побежал с ним к Редактору-Человеку. Тот же не обнаружил в поэме никаких достоинств. Оказалось, что намагниченное железо внесло путаницу в электронную схему ВОЛКа. После этого ВОЛК – двадцать семь стал считать всех Поэтов гениями,