Когда дверь в спальню закрылась, комната наполнилась звуком моего собственного дыхания. Я легла, уставилась в потолок, где от света ночника тени складывались в странные узоры, как мои мысли: переплетенные, запутанные, без точки.

«Если бы он предложил кровать — я бы отказалась?» — подумала я. Ответ не пришёл. Только новое: «А если бы согласилась, разве это что-то изменило бы?» Смешно, как часто мы ведем переговоры с собственными сомнениями, будто ониравноправные партнёры.

Рука сама потянулась к телефону. На экране имя, которое появляется всегда в самые морально подозрительные моменты. Вера. Конечно, Вера.

* * *

— Я тебя слушаю, — сказала она мгновенно, будто ждала весь вечер. — Что случилось?

— Я у Степана, — выдохнула я. — Он хороший, спокойный, даже слишком. Но я не знаю. Я на диване, он у себя в спальне. Идти к нему или остаться здесь, изображая принцип?

— Принципы — это как чулки, — сказала Вера. — Красиво, пока не мешают двигаться.

— И ты думаешь, идти?

— Думаю, что если сомневаешься, значит, уже решила. Просто ищешь себе оправдание.

— А если потом пожалею?

— Тогда, милая, у тебя хотя бы будет материал для книги. Никакой сюжет не начинается со слова «воздержание».

Я усмехнулась, но сердце билось так, будто в груди заперли оркестр.

— Я не уверена, — прошептала я.

— Вот именно поэтому и живи, — ответила она. — Уверенные редко что-то чувствуют.

Я сбросила звонок, будто обрезала нить, соединяющую меня с здравым смыслом. Несколько секунд сидела в тишине и вдруг почувствовала чей-то взгляд. Подняла голову в дверях стоял Степан. В пижаме, без пиджака и без маски «идеального юриста».

— Я не подслушивал, — сказал он спокойно. — Просто воды хотел.

Он помолчал, потом добавил с мягкой иронией:

— Но даже если бы подслушал — всё равно понял. Давай останемся людьми. Сегоднядиван. Завтра всё, что решишь сама. По классике третьего свидания.

— По какой именно классике? — спросила я, чувствуя, как в уголках губ появляется почти-улыбка.

— По той, где у человека остается выбор, — ответил он.

Он улыбнулся и ушёл в комнату, оставив за собой только легкий след тишины, в которой вдруг стало слишком тесно для принципов.

* * *

Телефон снова загорелся. На экране сообщение от Веры: «Жизнь мимолётна. Не упусти момент».

Я долго смотрела на экран, потом на дверь спальни. Сердце стучало спокойно, без привычной тревоги. Ни страха, ни адреналина, просто ясность. Степан не требовал, не давил, не манипулировал. Он просто был рядом, спокойно, по-настоящему. И вдруг в этой нормальности оказалось больше страсти, чем во всех прежних поцелуях под музыку и грозу.

Я встала, босиком дошла до двери и тихо постучала. В футболке и с пятью ответами на тест в голове.

— Степан?

Он открыл почти сразу, без удивления, будто знал, что я приду.

— Я передумала, — сказала я. — Не про диван. Про страх.

Он чуть отступил, освобождая проход. Никаких фанфар, никаких слов, которые потом стыдно вспоминать. Только двое взрослых людей, уставших от недосказанности.

Иногда самое драматичное — это не признание, а разрешение себе жить, не извиняясь.

Сегодня больше без телефона, никаких записей.

Глава 17. Ругань на свадьбе

Степан подвёз меня к «Софии» на своей идеальной машине. Такой гладкой, что даже дождь, кажется, просил разрешения упасть. Он поцеловал в щёку. Коротко и точно, как подпись под документом: без эмоций, но с юридической силой.

Когда я вышла, Вера уже стояла на пороге и светилась, как гирлянда, подключается к чужому счастью.

— Ну наконец-то! — сказала она с восторгом начальницы отдела личной жизни. — У тебя появился мужчина, а не сюжет!

— Вера…

— Так, без «Вера». Как оно?

Я покраснела не от скромности, а от понимания, что врать ей бесполезно.

— Хорошо. Очень.

— Прекрасно, — кивнула она с довольным видом. — Значит, ты ещё живая.

Я усмехнулась. Вера всегда измеряла любовь не по количеству чувств, а по признакам жизни. Если глаза блестят, значит, всё в порядке с кровообращением. Если не блестят, значит, пора менять мужчину или лампочку

* * *

Через десять минут после того, как я успела сделать вид, будто работаю, в дверь «Софии» вошел курьер с лицом человека, которому поручили доставить счастье наложенным платежом. В руках два огромных букета. Один белый, почти светящийся, другой густой, как поздний вечер после признаний.

— Это вы? Виктори? Вера? — сказал он, глядя на нас по очереди, будто не решался определить, кто из нас больше заслужил цветы.

— От Степана, — добавил он и исчез, оставив после себя аромат сюжета, который я не заказывала.

Вера прижала свой букет к груди с видом женщины, которой наконец выдали визу в страну личного счастья.

— Девочка моя, — сказала она торжественно, — такого не бросают.

— А с чего я должна его бросать? — удивилась я.

— Сердцу не прикажешь, — произнесла она с загадочностью, достойной гадалки с телевизора.

— А можно конкретнее?

— Нельзя, — усмехнулась она. — У сердца, Вика, древняя лицензия на туман. Оно работает без гарантий, но с сюрпризами.

* * *

В метро я смотрела на своё отражение в запотевшем окне и пыталась не придумывать будущее. Но мозг, как всегда, включил сценариста без запроса. «Если вдруг ребёнок… как будет отчество? Степановна? Звучит, как бухгалтер из отдела кадров. Кирилловна? Еще хуже, будто девочка, которая читает стихи на родительском собрании, а мама плачет от неловкости».

Я фыркнула, поймав себя за руку, буквально. «Стоп. Какой ребёнок? Мы сходили на три свидания и один раз остались. Это даже не сериал, это пилотный выпуск без бюджета».

В соседнем вагоне мальчик ел мороженое и читал инструкцию к игрушке, так же серьезно, как я анализировала свою жизнь. Хотелось тоже вернуться в тот возраст, когда всё просто: если вкусно, значит, правильно.

Поезд дернулся, и я мысленно приказала себе: «Мозг, вернись на станцию “сегодня”. Без пересадок на “воображение”. Без детей и отчеств…. пока что».

* * *

Я забежала домой переодеться к банкету, привычный ритуал: черные брюки, белая рубашка, хвост, немного тонального крема, чтобы лицо не выдало бессонницу. Но с порога ощутила, воздух другой. Не просто тишина, а какая-то стерильность.

В прихожей странно пусто. Там, где раньше стояли Лерины коробки с надписями «летнее», «зимнее», «не выбрасывать», теперь только следы на пыли. Ни следов, ни запаха духов, ни того легкого хаоса,