Уже почти стемнело, когда они, обнявшись, направились к дому, ощущая себя Адамом и Евой, бродящими по тенистым райским кущам до того, как в мир пришел грех.

– Ты думал, что все случится именно так? – застенчиво спросила она.

– Нет, милая. Я ожидал чего-то более чопорного и пристойного. Даже представить не мог, что ты позволишь себя поцеловать… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Я должна была… тебе позволить, – краснея, объяснила она. – Но раньше никого не было. Я всегда думала… – Не закончив, Рут, охваченная девичьим стыдом, уткнулась лицом ему в плечо.

Дойдя до бревна, преграждающего тропу, они устроились на нем, тесно прижавшись друг к другу.

– Ты сказал, что мы поссоримся, если придем сюда, – прошептала Рут.

– Не поссоримся. Я хочу тебе кое-что сказать, милая, но до сих пор не мог подобрать слов.

– Что случилось? – встревоженно спросила она.

– Я люблю тебя, Рут, – признался Уинфилд, крепче прижимая ее к себе, – и это не пустые слова. Я отдаю тебе свою жизнь, делай с ней все, что пожелаешь. Она не существует отдельно от тебя, а принадлежит тебе в той же степени, как твои глаза или руки. Совсем недавно я этого не понимал, потому что был слеп. Подумать только, я ведь пришел повидаться с тобой еще в тот первый день, но не узнал в тебе свою возлюбленную и жену. Нет, только не отдаляйся от меня! Моя маленькая пташка, неужели ты боишься любви? Ведь это самое прекрасное, о чем только может мечтать человек. Во всем мире больше нет ничего подобного. Подними глаза, милая Рут, и скажи, что тоже меня любишь.

Она не шевельнулась. Карл взял ее за подбородок и повернул к себе, но Рут по-прежнему упорно смотрела в землю.

– Ответь, милая, – попросил он.

– Я… не могу, – заикаясь, пробормотала она.

– Почему, душа моя?

– Потому что… потому что… ты и так знаешь.

– Я хочу услышать это от тебя, любимая. Ты ведь скажешь?

– Возможно, когда-нибудь.

– Когда?

– Когда… стемнеет.

– Уже темно.

– Не совсем. Как ты узнал?

– Что именно, любовь моя?

– Что я… что мне не все равно.

– Я понял в тот день, когда ты заплакала. До того момента я и сам не сознавал своих чувств, но потом внезапно прозрел.

– Я боялась, что ты уехал на целую неделю.

– Я не смог без тебя, любимая. Поэтому вернулся.

– Ты повидал всех, кого хотел?

– Нет. Перед глазами все время стояло лишь твое заплаканное лицо. Завтра мне придется вновь уехать в город, чтобы сходить к окулисту.

– Вот как… – протянула она с глубоким разочарованием.

– В последний раз, милая. Потом мы больше не расстанемся.

– Никогда?

– Никогда в этой жизни… и после нее тоже.

Вскоре они поднялись с бревна, чтобы направиться домой.

– Наверняка ты считаешь меня глупой, – пробормотала Рут, вытирая глаза, – но я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Я и сам не хочу уезжать, любимая, но, если ты продолжишь плакать, я просто сойду с ума. Не могу видеть, как ты расстроена.

– Больше не буду, – пообещала она, улыбаясь сквозь слезы, – но как же здорово, что теперь у меня есть красивый строгий воротничок и новый галстук, в которые можно поплакать.

– Они к твоим услугам, милая, но только для всего прочего. Полагаю, мы уже помолвлены?

– Не знаю, – тихо ответила Рут. – Ты не просил меня выйти за тебя замуж.

– А ты хочешь стать моей женой?

– Момент настал, верно?

Уинфилд наклонился и что-то прошептал ей на ухо.

– Я должна подумать, – с самым серьезным видом заявила Рут. – Это так внезапно.

– Моя милая девочка, – засмеялся Карл, – неужели ты меня никак не обнадежишь?

– Еще больше?

– Да, еще, – ответил он, намеренно сделав вид, что ее не понял. – К тому же стемнело.

Склон холма уже давно окутали благоухающие сумерки, в просветах между ветвями мерцали первые звезды. Мгновением спустя Рут, в свою очередь, тоже что-то шепнула ему на ухо. Всего пару слов, однако остроглазые малиновки, украдкой наблюдавшие за ними с ветвей клена, наверняка заметили, что оба остались в высшей степени довольны.

XII. Жених и невеста

Хотя Уинфилд на следующий день твердо решил вернуться в город, уехал он только ближе к вечеру. Рут отправилась с ним на станцию, и, когда поезд тронулся, ее, несмотря на поселившееся в сердце счастье, охватило отчаяние.

Однако тосковать по Карлу ей пришлось недолго, поскольку в конце недели, в соответствии с извечным обычаем, случилась неожиданность.

Тем утром Рут сидела в своей комнате возле окна и пыталась шить, когда у калитки остановилась деревенская коляска, из которой вышла какая-то женщина. Возница лениво шевельнулся, порываясь встать с сиденья, но она заявила высоким чистым голосом:

– Не беспокойся, Джо. Он сам займется вещами.

Женщина направилась к дому, с некоторой величавостью обмахиваясь шейным платком, который изысканно держала точно за середину. За ней следовал невысокий пожилой джентльмен с огромным свертком, перевязанным шалью, большим, сильно потрепанным чемоданом, раздвижной корзиной, растянутой во всю высоту, и двумя небольшими узлами. Под мышкой одной руки он зажал трость, другой прижимал к себе зонтик. За такой горой багажа его самого едва можно было разглядеть.

– О, мисс Хэтэуэй! – в изумлении воскликнула Хепси, подскочив к двери.

– Никакой мисс Хэтэуэй! – немного резко бросила женщина. – Я миссис Болл, а это мой супруг. Племянница Рут, полагаю, – добавила она, завидев спустившуюся мисс Торн. – Рут, позволь представить твоего дядю Джеймса.

Новоиспеченная супруга оказалась среднего роста, довольно худая, с небольшими темными глазами, блестящими, будто бусины гагата, смуглой кожей и губами, постоянно сжатыми в прямую линию. Именно это лицо Рут видела на амбротипии в доме мисс Эйнсли, хотя сейчас оно выглядело более жестким, как и у всех, кто долго жил без любви. Миссис Болл производила впечатление энергичной, деятельной женщины, привыкшей к послушанию и уважению.

Мистер Болл, уступавший жене в росте на два или три дюйма, носил седую бороду, в которой виднелись каштановые пряди. Спереди он облысел, но сзади еще остались редкие рыжеватые волосы; в выцветших голубых глазах читалась печаль. У него оказались очень маленькие ступни, а походка безошибочно выдавала в нем моряка. Несмотря на отсутствие явного сходства, Рут почти не сомневалась, что в сундуке с сокровищами тети Джейн на чердаке хранилась фотография именно этого мужчины. Бывший сорвиголова превратился в тихого и безобидного пожилого джентльмена, которому нелегко пришлось в жизни.

– Добро пожаловать в твой новый дом, Джеймс, – проговорила супруга резким деловым тоном, за которым с трудом, но угадывалась скрытая нежность. Он только улыбнулся в