– Оставайтесь с нами, мы здесь не хуже свадьбу сыграем.

– Я знаю, – говорит невеста. – Но туда уже со всей табунной степи коневоды съехались.

– Теперь вам уже и на уазике не доехать.

– А мы и не поедем на нем, – говорит жених. – Мы верхом.

Макарьевна в ужасе всплескивает руками:

– Как это верхом? Да ты в своем уме?

Но невеста заступается за своего жениха:

– Это, бабушка, не он решил. Он тоже был против. Это я придумала. – Она загадочно улыбается. – Сейчас переоденусь в боковушке. Не могу же я верхом в фате. Лошади уже у ворот.

И когда она вскоре выходит с другой половины дома уже не в фате и в подвенечном платье, а в джинсах, тулупе и лисьей шапке, все встречают ее еще более радостным гулом:

– Вот это казак!

– Можно атаманом выбирать.

– Досталась Даньке красавица на всю табунную степь.

– Хоть стременную с нами выпейте за вашу счастливую жизнь.

– Стременную выпьем, а погуляем с вами завтра, – соглашается невеста.

– Горько! Горько!

Жених и невеста исполняют требование присутствующих и, сопровождаемые ими, выходят из дома. Макарьевна с бочонком вина под мышкой запевает молодым дискантом:

Конь боевой с походным вьюком

У церкви ржет, кого-то ждет…

Песню тут же подхватывают другие голоса. Но находятся среди сопровождающих и такие, кто продолжает протестовать:

– Ты, Даня, будешь головой отвечать.

– Отложить нужно свадьбу.

– Нельзя их пускать в такую бурю.

Невеста, уже вставив ногу в стремя, решительно заявляет:

– Нет, ждать больше не будем. Уже год откладываем.

Она лихо вскакивает в седло.

Жених в отличие от нее только с третьей попытки садится на свою лошадь, и присутствующие не упускают возможности подсмеяться над ним:

– Смотри, Даня, не потеряй по пути.

– Ее живо подберут.

– И уж тебе точно не вернут, даже не надейся.

Макарьевна своим высоким молодым голосом продолжает тянуть старую казачью песню:

А у ворот святого храма

Казачка мужа свово ждет…

Уже на выезде из поселка конезавода Татьяна говорит Даниле:

– Если, Даня, не вкруговую по шоссе, а по столбам ЛЭП, можно путь к крепости вдвое сократить.

– Через степь?

В его голосе слышится неуверенность.

– Боишься, волки съедят? – говорит она насмешливо.

– Теперь надо не волков бояться.

– Что это с тобой случилось? Ты на своем самосвале зимой и летом по всей области колесишь; бывает, и в голой степи один ночуешь.

Их лошади, прядая ушами, топчутся рядом на развилке дорог.

– В том-то и дело, что один…

Татьяна решительно перехватывает у него из рук поводья и, свернув с шоссе, тянет его лошадь за своей.

– По моей должности мне и свадебное путешествие положено в седле. – Коротко наклонившись, она треплет свою лошадь за холку. – Весь могучий транспорт сейчас застрял в снегу, а ты, моя хорошая, идешь.

Подчиняясь невесте и выстраивая свою лошадь рядом с ее, жених подшучивает:

– Скоро мы и на цоб-цобе перейдем. Будем опять, как наши предки, быкам хвосты крутить.

Но его шутку невеста воспринимает всерьез:

– Мы сейчас только и знаем за все на предков валить. – И вновь, коротко наклонившись в седле, она дотрагивается до холки лошади: – А они тебя, красавица, не спешили в колбасу превращать.

– Пока мы доедем до крепости, наши гости и все вино попьют, и всю колбасу поедят, – уныло острит жених.

Невеста весело хохочет, запрокинув голову, и, натянув поводья, посылает ее вперед, отрываясь от жениха.

– Догоняй!

Он смотрит растерянно, как, удаляясь вглубь степи, она растворяется за сеткой густого снега. Яростно хлестнув плетью лошадь, бросается вдогонку.

Лошади скачут в степи, утопая по грудь в высоких сугробах.

В кузове КамАЗа, преодолевающего снегопад, солдат в тельняшке поет под гитару:

Когда же кончится метель,

К тебе дорогу заметая,

И шар земной, как колыбель,

Над черной пропастью качая,

Мне скажут все: надежды нет

И нет любви в наш век жестокий,

Но как же так: я вижу свет,

Из тьмы мерцающий глубокой.

Слушают в кузове солдаты, печально опустив лица. Полуобернув в кабине головы, слушают и водитель со своим спутником.

Когда уже потерян след,

Вдруг вновь вплотную подступает

И даже снег он в вешний цвет

Каким-то чудом превращает…

* * *

Не тот ли самый свет, о котором поет под гитару солдат в тельняшке, вплотную приближаясь и прорубив в мятущейся белой мгле окно, озаряет курень Клавдии Пухляковой в казачьем хуторе возле самой излучины Дона? Кроме самой хозяйки, в доме у нее сидит за столом, не выпуская из рук стакан с вином, ее веселая подруга Екатерина Калмыкова.

– Чего ты зря волнуешься? – успокаивает она Клавдию. – Не мог же он знать, когда телеграмму отбивал, что будет такой ураган?

Перед Клавдией тоже стакан с вином, но она не дотрагивается до него.

– Ты все еще думаешь, что твоему Ване восемь лет. В чужой стране не погиб, а в своей не пропадет тем более.

– Теперь, Катя, люди перепутали, где своя, а где чужая земля.

Со стаканом в руке Екатерина Калмыкова встает и подходит к большому фотографическому портрету на стене.

– А вот такие, как твой Андрей, не путали. Нюрка вся в отца пошла. – Она круто поворачивается на каблуках и останавливается перед другим фотографическим портретом на противоположной стене. – А этот тебе Ваня из Афгана прислал? – спрашивает она с невинным выражением.

С лица подруги Клавдия медленно переводит взгляд на портрет.

– Я тебе, Катя, больше не дам вина. Это я из маленькой карточки Будулая увеличила. В кармане его старой гимнастерки на острове нашла.

– Ну да, и специально к приезду Вани вывесила. Еще неизвестно, кто из нас больше пьян. Я бы на твоем месте сняла.

– Опять ты, Катя, за старое.

– Так я же о твоем спокойствии пекусь. Ваня может с минуты на минуту нагрянуть. Хоть на бульдозере, а все равно приползет. – И, поставив на стол стакан с недопитым вином, она накидывает на плечи пуховый платок. – А вина, сколько мне нужно, я и в своем погребе найду. Приходи вместе с сыночком ко мне в гости. Я твои стаканы не буду считать.

И, обиженная, Екатерина уходит, оставив Клавдию в одиночестве ждать своего сына за накрытым к его приезду столом.

…Между двумя большими фотографическими портретами сидит она за столом в ожидании сына. Как вдруг встает и, сняв один из портретов, долго рассматривает