Тот, надувая щёки, словно разводя самовар, начал торопливо фукать в трубку и скороговоркой забормотал:

– Я «Скала», я «Скала», «Волга», «Кама», «Ока», «Дунай», отвечайте, я «Скала»…

Однако взводы пока молчали.

– Дивизионки на волне, – сказал радист.

– Отлично. Передай комбату, пусть держит площадку под прицелом. Сигналы прежние: три красные.

Прибежал командир миномётного взвода, огненно-рыжий и такой же молодой, как и все офицеры роты.

– Фу, черт, – проговорил он, сняв с головы каску и вытирая ладонью потный лоб. – Бьёт, зараза, по всей площадке, кажется, живого места не найти.

– А всё-таки пробрался, – сказал Терентьев.

– Так ведь то кажется. Глазам страшно, а ноги своё делают. Насилу нашёл вас. Хорошо ещё, Симагин встретился, указал, куда топать.

Терентьев показал ему на карте, где расположены взводы.

– Я живо пристреляюсь, – пообещал миномётчик. – Только бы они заткнулись. – Он кивнул в сторону двери.

– Если что, откроешь огонь по площадке. Три красные ракеты. Тут-то у тебя давно пристреляно.

– Ещё чего.

– Всякое может быть, – спокойно сказал Терентьев. – Отступать мы не умеем. Так?

– Там лошадей убило, – сказал миномётчик, чтобы переменить разговор. – И ездового Рогожина.

– Где? – вскричал Терентьев, и они выбежали в траншею.

– Сюда, – позвал миномётчик.

Невдалеке от блиндажа валялись убитые гнедые кони, опрокинутая повозка, а возле неё, прислонившись спиной к колесу, запрокинув голову, сидел солдат Рогожин. Тот самый Рогожин, который несколько часов назад, на рассвете, так хорошо, согласно беседовал с Володей Терентьевым и обещал без остановки докатить на своих гнедых ветеранах, если прикажет капитан, хоть до самой Москвы. А теперь вот не стало ни ветеранов, ни самого Рогожина. И случилось всё это удивительно просто, походя: сгрузив снаряды, Рогожин погнал обратно, стараясь поскорее вырваться из-под артобстрела, но не успел – немецкий фугас разорвался перед самыми лошадиными мордами.

Вскоре артналёт прекратился. Миномётчик, сопровождаемый телефонистом, притянувшим на КП вслед за ним провода, убежал к своему взводу. Терентьев был ещё в траншее, когда справа и слева застучали, захлёбываясь в ярости, пулемёты.

Володя вбежал в блиндаж. Связь уже действовала со всеми взводами. Даже с артиллеристами, вставшими на прямую наводку. Отовсюду сообщили, что немцы атакуют. Повторялся маневр, не удавшийся нашим батальонам: теперь одна группа немцев пыталась ворваться на площадку Фридлянд со стороны противотанкового рва, другая – со стороны леса.

– Навруцкий, – сказал Терентьев, – останешься здесь для связи. Я буду у артиллеристов. Валерка, разведчики, за мной!

Автомат теперь был ему в обузу. Что он мог сделать с автоматом одной рукой? Володя оставил автомат начхиму.

– В случае чего будешь отстреливаться.

– Я пожалуйста, с великим удовольствием, – залепетал Навруцкий. – Но куда же вы вдруг уходите и оставляете нас втроём?

– А я? – спросила Надя.

– Прошу прощения…

– Не бойся, не бойся, – ободрил его Терентьев. – Всё будет хорошо. И ребята у тебя вон какие. Да и сам ты не промах.

– Я понимаю, но…

Но Терентьев был уже за дверью.

Пробежав по траншее метров сто, они выбрались на бруствер как раз возле артиллерийских позиций. В строю осталась лишь одна пушка. Вторая, задрав колеса, валялась неподалёку.

– Ты зачем? – крикнул Терентьеву командир взвода таким резким, повелительным голосом, словно не капитан, а он был тут старшим начальником.

– Ладно, – отмахнулся Терентьев. – Отсюда виднее.

И действительно, с артиллерийских позиций было прекрасно видно всё кругом. И то, что делается справа, и слева, и там, где стоял Краснов.

Подле ног командира взвода, стоявшего, сдвинув на затылок каску и с распахнутым воротом гимнастёрки, как и тогда, когда он бежал впереди пушек мимо старшины, притулившись к телефонному аппарату, лежал связист.

– Передай на КП, что я здесь, – сказал ему Терентьев.

– Слушаюсь, – буркнул связист.

Пока ничего особенного будто бы не случилось. И всё же в том, что происходило на переднем крае, Терентьев каким-то особым чутьём опытного воина почувствовал – случится. Он почувствовал это по тому, как стреляли наши и стреляли немцы. И в самом деле, прошло лишь несколько минут – и всё разом изменилось. Вот уж телефонист протягивает трубку Терентьеву.

– Вас, товарищ капитан.

Говорил Навруцкий.

– Видите ли, капитан, – услышал Володя его взволнованный голос, – мне сейчас позвонил Краснов и попросил у меня помощи. Но он, на мой взгляд, странный человек. Где я могу её взять? А на него, по всей видимости…

– У меня её тоже нет, – поспешно перебил его Терентьев. – Где Симагин?

– Он уже у Краснова.

– Передай им, чтобы держались. Я буду следить за ними. Где Надя?

– Она ушла вслед за вами. Позвонили из третьего взвода о том, что у них есть раненые, и она, очевидно, отправилась туда. Во всяком случае я так полагаю, что она именно так и поступила.

– Как настроение?

– Мы очень хорошо себя чувствуем. – Он помолчал. – Честное слово.

– Верю. – Терентьев вернул трубку телефонисту.

А у Краснова и вправду дела были очень плачевны. Самого лейтенанта ранило в голову, и повязка давно уже не только намокла, но даже одеревенела от засохшей крови. Два пулемёта вышли из строя, раненые солдаты укрылись в блиндаже, убитых оттащили в сторону. Лишь один Ефимов был здоров и невредим. Так они вдвоём и воевали тут: раненый лейтенант и неторопливый, не задетый даже маленьким осколочком солдат. И какое это было счастье, когда возле них вдруг оказался Симагин.

– Идёт война народная! – заорал он, вставая рядом с Красновым.

– Ух ты, друг, – обрадовался тот.

– Я же сказал, что приду.

Немцы наседали. Стоило накрыть их пулемётным огнем, положить на землю, как они вновь вскакивали и, горланя, подбегали ближе и ближе.

Всего этого не знал Терентьев. Не знал он и того, что в других взводах было не лучше. Справа всё беспокойнее и настойчивее слышался треск автоматов, длинные пулемётные очереди. Начали ухать и гранаты. Значит, немцы были от наших траншей метрах в двадцати, не больше.

И вдруг Терентьев увидел, как несколько немцев один за другим прыгнули в красновский окоп.

– Валерка, разведчики! – закричал он. – Вперёд, к Краснову. Выбить немцев!

Их было не так уж много. Они просочились, когда Краснов перезаряжал пулемёт. Он тут же опять начал стрелять, чтобы положить тех, которые были перед траншеей, а Симагин и Ефимов схватились врукопашную с теми, кто успел прорваться в окоп. Ефимов, озверев, действовал карабином, ухватив его за ствол. При каждом взмахе он дико, по-разбойничьи, взвизгивал:

– И-их!

– Давай, глуши! – кричал Симагин, сидя верхом на немце и лупя его по лицу гранатой. – Отрабатывай медаль!

Как раз в это время на помощь к ним прибежали Валерка с разведчиками. Разведчики были, как на подбор, рослые и все