6

Пораженный пулей Барс упал без памяти, словно провалился в глубокую и темную пропасть. Он лежал на ледяном скате, обращенном к морю, и делал невероятные усилия, чтобы выбраться из какого-то разноцветного тумана, окутавшего его. Перед его глазами плавали, переплетаясь печальное лицо жены и румяное лицо учителя, а в промежутках между ними возникали зыбкие видения прошлого: пустынное море, толстые стволы деревьев, бьющийся олень все это суматошливо мелькало и крутилось перед ним, словно насаженное на приводной ремень. Но вот этот хоровод видений вдруг остановился.

Барс сделал попытку глотнуть воздуха, но язык прилип к гортани, преграждая воздуху доступ. Грудь разрывалась от мучительных усилий, но Барс все-таки не мог вздохнуть; лицо его заметно стало бледнеть. В это время он пришел в себя.

Барс глубоко вобрал в себя воздух и застонал от боли: все тело разлетелось на тысячи кусков, а каждый кусок, как бы налитый свинцом, лежал тяжело придавленный ко льду.

Барс несколько раз сделал попытку приподняться. Вот ему удалось пошевелить головой. За ней шевельнулись руки, затем пришло в движение все тело. С большим трудом Барс наконец повернулся вниз лицом и снова впал в полубессознательное состояние.

Поднялся ветер, льдина стала колебаться. При крене тело Барса едва удерживалось от того, чтобы не покатиться вниз по скользкому скату. «Смотри, не скатись! Не скатись!» – кричал себе Барс не то во сне, не то наяву, но ничего не мог сделать, чтобы вызволить тело из опасности.

Барс чувствовал страшную жажду. Ему хотелось освежить рот хотя бы куском льда, который лежал перед его глазами. Но в таких положениях ни в коем случае нельзя пить воды.

«Нельзя пить, нельзя пить!» – кричал себе Барс и снова терял сознание. Сделав над собой нечеловеческое усилие, он наконец открыл глаза.

Из тумана перед его взором выплыла сцена продолжающейся борьбы. Барс отдал приказание натренированным привычкой мускулам понемногу подвигаться в сторону борющихся.

Несмотря на всю категоричность, приказание, однако, не достигло всех уголков тела: часть его, прилегавшая ко льду, настолько похолодела, что перестала ощущаться. Барс сумел подвинуться вперед лишь на несколько сантиметров. При каждом движении тело рассыпалось на куски, которые с трудом удавалось водворить на место. Собрав их, Барс снова отдавал телу приказание двигаться. Воля и чувство уже не играли никакой роли. Барс двигался одним лишь навыком, выдрессировавшим каждую каплю его крови. Пока еще работали мозговые клеточки, навык этот не утрачивал своей силы.

Жажда снова начала мучить Барса. В это время сознание впервые подсказало ему, что он тяжко ранен.

«Не пей, не пей!», – закричал Барс и, подняв заледеневшую правую руку, ощупал голову. Голова была в целости. Барс провел рукой по груди она была вся в крови, но никакой боли в ней не ощущалось.

Вдруг жгучая боль, идущая от левого плеча, ударила Барсу в голову. «А-а, левая рука! – тотчас же сообразил он. По-видимому, пуля засела глубоко в руке, пройдя через плечо.

Узнав, в чем дело, Барс уже без колебания отдал приказание телу двигаться дальше. Он совершенно не думал о том, что будет делать, когда приблизится к борющимся.

«Иди, иди» – толкала его вперед пульсирующая кровь.

На пути движения лежало любимое ружье Барса. Льдина дала крен в обратную сторону – рука Барся дотянулась до ружья, но она была обморожена и почти не слушалась. Барс посмотрел на руку: вот пальцы, которые никогда еще ему не изменяли, – в них живет не только его собственный дух, но и дух учителя. Барс собрал все силы и подгреб к себе ружье, чувствуя счастье от сознания, что в эту минуту оно снова с ним.

Посиневший указательный палец дрожал и был похож на скрюченный сучок. С большим усилием Барсу удалось положить его на собачку. Заледеневший палец, словно повинуясь строгому приказанию, принял надлежащее положение.

Барс перевел взор на место схватки. Медведь сидел перед трупом Молнии и бессильными ударами когтистой лапы месил кровавое тесто. Когда он начинал задыхаться, то поднимал голову к верху и тяжко переводил дух.

Барс прицелился медведю в переносицу. Раздался оглушительный выстрел. Барс был уверен в своем прицеле, никогда в жизни еще не изменявшем ему.

Но пуля бесплодно пролетела над ледяной стеной тороса. Удар приклада резко отбросил назад не способное сопротивляться тело Барса. Все завертелось у него перед глазами. Тело стало понемногу соскальзывать по скату.

Скольжение задержалось было на миг, но льдина дала сильный крен, – тело заскользило уже свободно и плюхнулось в темно-синюю воду.

Жизнь Барса – первого охотника северной окраины – на этом оборвалась.

Чары зеленого мира

1

Узнав, что конкурент по торговле, владелец цветочного магазина «Китакаэн», отправляется на горный пик Тонгари-яма, Сэнзо почувствовал, что больше не в состоянии спокойно оставаться на месте, и в ту же ночь собрался в путь.

В душе Сэнзо жило неизъяснимое влечение к зеленому миру, и несомненно это оно дало ему толчок, но сам Сэнзо думал, что его поспешность вызвана другим: боязнью, как бы не упустить хороший заработок, если его конкурент, торгующий теми же горшечными растениями, раньше его заберется на заветный пик, мреющий в лиловой дымке вдали, и появится в городе с редкими представителями высокогорной флоры.

Жители северных окраин, в течение полугода погребенных под холодным, суровым саваном снегов, постоянно носят в груди безграничную любовь к зеленой листве. Она напоминает им горы давным-давно покинутой далекой родины. И стоит этим людям хотя бы нечаянно пройти под сводами густой листвы деревьев, как их тоска по родным местам, утихомиренная, уже готова рассеяться.

Так было и с Сэнзо. Где находится его родина, Сэнзо не знал и сам, но, когда он бродил по полям и горам и его взор вдруг останавливался на яркой зелени или на цветах, он чувствовал словно какой-то толчок в груди. Он наклонялся над растением и осторожно, чтобы случайно не перерезать тончайшего корешка, выкапывал его и при этом что-то ласково бурчал себе под нос, словно разговаривал с живым существом. Но и в таких случаях Сэнзо не переставал думать, что его осторожной и аккуратной рукой двигает не что иное, как здравый расчет, сколько он выручит за это растение. Как и О-Сэки, он не сомневался, что его любовь к растениям берет начало в присущей ему жадности к деньгам. И как бы ни пленялось его сердце прекрасной природой, как бы