команд, и саму себя. К чёрту! Нафиг! В звезду! Колобок повесился.
В томительном ожидании редактуры вы начинаете по очереди пороть разные байки, не столько страшные, сколько попросту трешовые. Кровь, жестокость, адреналин и проза жизни, преимущественно студенческой. Про взорвавшуюся в руках колбу, про поножовщину за стадионом, про онаниста под окнами корпуса, про коридор, где никогда не выключается постоянно моргающий свет, про домогающихся преподов, про странных общажных додиков, выращивающих грибы в туалете, дымящих загадочными соединениями, орущих по ночам, режущих себя кухонными ножами и из-за всего этого периодически катающимися на белой карете. Все клянутся, что это на самом деле, что это видели друзья или знакомые друзей, или бывшие соседи соседей, или старшие родственники брата одногруппницы, и так далее. Все похихикивают, хотя понимают, что байка, конечно, по мере продолжительности своей жизни обрастает самыми немыслимыми подробностями, но зерно правды вполне может быть. А это значит, что по сути любой человек может вляпаться в такое дерьмо, из которого выйти без глаза и с несколькими оторванными пальцами можно считать за везение. Ты не хочешь в этом признаваться, но от упоминаний открытых ран, травм и крови тебе становится плоховато, оттого ты сильнее вцепляешься в кресло. Стараешься держаться, потому что не хочется показаться слабой и чувствительной.
Лишь одна история, по словам рассказчицы, была откровенно выдуманной. Студенты влюбились, решили пожениться, чтобы им одну комнату дали, и решили родить, чтобы получить выплаты. Всё удачно, всё шикарно: и любовь, и льготы. Свадьбу решили отгрохать, а гулять в студенческом городке. А была там одна деревянная беседка. Эту-то беседку по пьяни подожгли, пока так жених с невестой сидели. Жених выскочил, а у невесты платье за лавку зацепилось. Так она и сгорела вместе с беседкой. И с тех пор по ночам в студгородке бродит призрак чёрной невесты — девушки в чёрном от копоти, обгоревшем платье, с ожогами по всему телу, с голыми костями черепа вместе лица. Чёрная невеста нападает на пьяных студентов, и потом их больше никто не видит.
Все в шутку аплодируют, потому что история вышла уж больно хорошей. Ты намекаешь остальным, что ненадолго отлучаешься, и на негнущихся ногах топаешь до туалета.
Сначала тебе кажется, что дурнота отступила, но затем мир темнеет перед глазами. Брызгаешь себе в лицо водой, воняющей ржавчиной, упираешься руками в края старой раковины и долго созерцаешь своё бледно-зелёное лицо с синими губами в мутном забрызганном зеркале. Горит только одна люминесцентная лампа, да и та противно гудит.
Решаешь, что стоит дойти до кабинки.
Туалет оказывается облагороженной дыркой в полу. Бумаги нет, мусорное ведро где-то под раковиной за пределами кабинки, тем не менее старая бумажка, просящая ничего в смыв левого не кидать, висит на одном уголке. Называется — скажите спасибо, что хоть кабинка закрывается. Впрочем, у тебя богатый опыт езды по различным местам выступлений, ты и не в таких местах осуществляла естественные потребности. Единственное, что сейчас из-за головокружения ты боишься, что твои ноги могут соскользнуть. Разумеется, сидеть на унитазе было бы куда комфортнее, чем сидеть на корточках, но жизнь сурова. Кое-как справляешься, снова идёшь к раковине трогать воду с запахом ржавчины, где твой мир вновь начинает заволакиваться мраком, а в ушах гудит противный свист. Начинаешь жалеть, что не ушла раньше. Ни к чему было слушать чужие смакования жутких сцен сомнительной правдоподобности.
В конце концов понемногу отходишь и покидаешь туалет. Пройти коридор, свернуть, а там свои.
В коридоре кто-то стоит, смотрит в окно на унылую тёмную улицу, освещаемую дохлым фонарём и фарами машин. Девчонка, в чёрном платье до колен, вроде кружевном. На башке нечто что вроде фаты, тоже чёрной.
Начинаешь вспоминать, что какие-то другие ребята ставили номер со свадьбой. И что редакторы ругали их за платье невесты. Вроде бы всё это из-за того, что не было белого платья. Нашли красивое чёрное. Какая разница, как одета невеста, если про неё заявили, что она невеста? У нас современный мир, невесты могут хоть в красном ходить, хоть в жёлтом, хоть в зелёном. Но нет. Редакторы — странные люди. То прощают и даже поощряют абсолютную ересь и сюр, то докапывается до цвета одежды.
Теперь понятно, чего девчонка грустит: попробуй раздобудь до завтрашнего выступления белое платье, чтобы ещё прилично смотрелось. А если его ещё и стирать надо, и гладить потом, то лучше прямо сейчас из этого окна и прыгать.
Ты жмёшь плечами и хочешь пойти мимо. Девчонка оборачивается в твою сторону: ну ещё бы, ты же слон, который постоянно шаркает, до изящества как до луны, хотя на сцене столько лет.
Вот только ты не поэтому останавливаешься.
У девчонки вместо лица из кожи и того, что вроде бы есть под кожей, просто голая черепушка. Жёлтая, с бурыми разводами давно спёкшейся крови. Глазницы пустые, зияют чёрными провалами. Зубы, не скрытые дёснами и губами, кажутся очень большими. Ты ощущаешь её гнилостное дыхание, к которому примешивается запах горелого мяса.
То, что показалось кружевами на платье, просто мелкие дыры в ткани, оставшиеся после огня…
Когда ты снова открываешь глаза, над тобой серый с большой трещиной потолок ДК. Под тобой набивший оскомину затёртый паркет. Ты валяешься на нём, точно культурная бомжиха.
Встаёшь, отряхиваешься.
Коридор пуст, только одинокие кактусы стоят на продуваемых подоконниках.
Когда подходишь к своим, выясняется, что редактура уже прошла.
Твои ребята отнюдь не эгоистичные чудовища. Они замечают твою бледность и никакущее выражение лица. Помогают собрать вещи, провожают до остановки, освобождают от обязательств доделывать то, что нужно доделать.
Трясёшься в маршрутке. Голова пуста, как тот коридор, и те же мелкие мушки летают.
Так и не понимаешь, была ли девчонка на самом деле или нет…
10. Кровь и серебро
Или ты, или я, уж такая игра.
Или свет, или звук, или звук, или яд.
Поднимите им веки, пусть видят они,
Как бывает, когда слишком много в крови
Серебра!
©Пикник "Серебра!"
Знаете ли вы, что случается с человеком, которому в глотку заливают расплавленный металл? Эта поистине жуткая пытка, порою неотличимая от казни, в тёмные времена применялась к особо отличившимся: клятвопреступникам, фальшивомонетчикам, изменникам, перебежавшим на сторону врага. И ведь некоторые выживали, и тяжело представить, что они при этом чувствовали…
Впрочем, из всех этих некоторых имеет значение лишь один. Точнее, одна. Однажды женщину по имени Агнесса Тарт обвинили в страшном грехе — ведьмовстве. Разумеется, это было уловкой,