— Анжелика, — сказала она, беспокойно озираясь, как загнанный кролик, — нужно поговорить!

— Некогда мне, Варвара! — отрезала Анжелика. — Убегаю! Поступаю так же, как ты.

— Нет, нет, — настаивала та, преграждая путь. — Давай зайдём, нужно серьёзно поговорить. Ты в опасности.

— Знаю! Не учи учёного! Видела такое, что тебе и не снилось, — она попыталась уйти, но сменщица не отступала.

— И я видела! Потому наш разговор будет важным. О смерти и жизни!

— Ты совсем поехавшая? Убираться отсюда надо, а не лясы точить!

— Зайдём внутрь, там поспокойнее. Пожалуйста, поговорим!

— Да отстань ты, окаянная! — Анжелика оттолкнула её и направилась прочь от проклятого места.

— Они не отпустят тебя! — крикнула Варвара ей вслед.

— Что? — Степановна резко остановилась, обернулась. — Как это не отпустят? Что ты знаешь? — И тут до неё дошло: бесы появились здесь из-за этой глупой бабки. — Что ты натворила?

— Давай зайдём, и я всё объясню. Уйдёшь сейчас — не узнаешь правды, а они тебя не отпустят.

Делать было нечего. Пришлось вернуться.

Магазин казался прежним, но в то же время мрачным, отталкивающим. Свет мерцал, словно лампочка, забытая кем-то заменить, отсчитывала такт, будто повторяла одно и то же слово. Корова с пакета молока смотрела зловеще. Улыбающаяся семья с коробки порошка напоминала сборище маньяков, высмотревших новую жертву. Запечатанные в прозрачные упаковки куски мяса вызывали тошноту. Где-то в мозгу стукнул крошечный молоточек и прошипел:

«А ведь на месте этого можешь оказаться ты.»

Теснота. Воздуха не хватало. Господи, как тут работать? Фокусник с коробки хлопьев сжимал трость и смотрел на неё. Она знала: дай ему волю — и этой тростью он забьёт её насмерть. Компаньонка, казалось, высасывала последний воздух. Стены сдвигались? Яблоко на бутылке газировки с широкой улыбкой желало ей смерти.

Варвара хлопнула её по локтю, кивнула на прилавок:

— Пойдём, присядем.

Анжелика села за кассовый терминал, напротив устроилась сменщица. Сумочку та положила на прилавок, ладони — вниз.

— Сделай-ка чайку, а то промёрзла. Осень же на дворе, — распорядилась Варвара.

— Чайник сама знаешь где. Тебе надо — ты и сделай, — огрызнулась Анжелика. Она не любила подчиняться, даже в мелочах. Тем более той, кто, как она чувствовала, была виновата во всём. Нутро кричало: «Это она!» — и продавщица верила этому без доказательств. — И вообще, не чай мы пришли гонять. Говори, что хотела.

Варвара посмотрела на неё осуждающе — мол, разве можно отказать пожилой женщине в такой малости? Поправила очки, причмокнула, положила руки на прилавок и, будто сканируя Анжелику взглядом, вымолвила:

— Видела их?

— Кого? — Степановна прекрасно понимала, о ком речь, но чёрвячок внутри требовал убедиться, что они говорят об одном.

— Ну их. Детей обгоревших. С лицами, как кожура картошки из костра.

— Видела.

— А ещё кого? — Варвара прищурилась.

«Тварь паскудная», — мелькнуло в голове у Анжелики, но она сдержалась и холодно ответила:

— Никого.

— Ну так вот эти детишки, — Варвара прикусила губу, размазывая помаду, — души неупокоенные. По-христиански незахороненные. Они сгорели тут, на этом самом месте.

— И что? Я и без тебя это знала! — Раздражение прорывалось сквозь хладнокровие. Зачем возвращаться сюда? Зачем слушать очевидное? Последняя надежда — что эта дура скажет хоть что-то полезное.

— Осведомлённая, значит, — с прискорбием протянула Варвара. — А знаешь ли, как их изгнать? — Вызов в голосе.

— Если бы знала — изгнала бы!

— Если бы знала… — передразнила её Варвара. — Если бы знала — то изгнала!

— Так чего ты хочешь? — Анжелика хлопнула ладонью по прилавку. Со стойки с конфетами упала упаковка. Перед глазами мелькнуло лезвие.

— Хочу… хочу… — сквозь стёкла очков горели огоньки безумия. — Хочу, — плечо её дёргалось, рука с ножом танцевала перед лицом Анжелики, — чтобы они перестали сводить меня с ума! Понимаешь? Не дают спать! Губы все изгрызла. Просят… «Обними меня», а я… а я если обниму — сгорю! Сиди не шевелись. Жди их. Где вы? Приходите! Пусть обнимут вас — и отстанут от меня!

— Да ты дурная! — выдавила Анжелика.

— Дурная? Нет, нет, нет! — Варвара тряслась. — Я загнанная! Они мучают меня! Им покой нужен… Где вы?! — Она закричала на весь магазин. — Им нужно тепло! Обнимут тебя — и обретут его. Тебе ведь несложно? Просто не сопротивляйся!

Слёзы текли по её лицу. Только сейчас Анжелика заметила, что та постарела лет на десять.

— Что ты… наделала? — голос Анжелы истончился от ужаса. Мысли метались: спастись, разобраться, уберечься, обняться… Водопад вопросов, но ответа — нигде.

— Много чего… Не обняла их. Случайно… — Варвара лихорадочно озиралась. — Где же вы? Хочу свободы! Придите! Мне было скучно… тут скучно. В интернете сайт нашла — «Магия чёрная и белая». Хотела мужчину… чтобы снова любили. Старею… скоро пенсия. А умирать одной не хочется… Там было, как приворожить… Приворожила, но не мужчину. Скучно было… — Её бросало из стороны в сторону, будто внутри боролись два волка: добро и зло. — Приворожила их! Нет, призвала… Ошиблась где-то — и они пришли. Много… Очень много… — Слёзы. — Просили… просят… «Обними нас»… Тепла не хватает. А я если обниму — сгорю! Пса им отдала… один обнял — и исчез. А пёс… сгорел. Обуглился. Если тебя им отдам — они исчезнут. И ты тоже.

— Душегубка! Ты себя слышишь?!

— Я не виновата! Не надо… Не обвиняй. Они сами пришли… — И вдруг её лицо расплылось в улыбке. — Пришли!

За спиной Анжелики возникли двое: обугленная кожа, угольки вместо глаз. Варвара прыгала, чуть ли не хлопала в ладоши, повторяя:

— Пришли! Пришли!

Жизнь Анжелики Степановны могла бы закончиться здесь, если бы не одно обстоятельство…

«Теперь вы должны подставить эту палку вот сюда и просто закрепить с помощью шурупов или гвоздей, на худой конец…»

Никонор Иванович смотрел «Ютуб» и учился делать скворечники. Хотелось ему под зиму обрести пару таких возле окон — чтобы в холодные зимние дни, проснувшись поутру с чашкой чая, подойти и полюбоваться птичками.

Он дошел до кухни, снял с плиты сварившиеся овощи, слил воду и оставил остывать. Остановился, посмотрел на них внимательнее, потрепал усы и задумался.

Что-то я забыл. Что-то важное.

Он стоял, раздумывал, пытался вспомнить — что же именно?

А точно, колбасу надо порезать.

Принялся исполнять. Но это действие не принесло успокоения — в голове навязчиво крутилась мысль: он что-то упускает, что-то очень важное. Но что?

Картофель и морковь отварил, колбасу порезал, огурчики порежу в самом конце… Вроде всё нормально, ничего не забыл.

Но почему не покидает это предательское чувство?

Он снова потрепал усы, постучал кромкой ножа