— О чем ты говоришь! Увидеть живого предка! Представьте, Емельян Пугачев вваливается к нам, а рядом — великий весельчак Ходжа Насреддин. Или сам Александр Сергеевич. Здравствуй, дескать, племя младое, незнакомое! Вот было бы!

— А я все-таки считаю, что Пушкин, да заодно и Ходжа Насреддин, перед потомками не в долгу. А тебе было бы неудобно и невежливо являться к потомкам после трехвековой спячки, — стоял на своем Азрет. — Чем ты, собачий сын, занимался, пока твои современники трудились в поте лица во имя нашего светлого настоящего? Проспал, братец, свою эпоху! Тунеядец ты и паразит.

— Его нужно обследовать, — сказал Мурадин. — У него патологические сдвиги в сознании.

— Еще чего? — всерьез удивился Хасан. — Обследовать себя я мог бы доверить только будущим поколениям. Для них я был бы как живой экспонат археологии. Или истории.

— Скорее как экспонат отжившей психологии, — поставил диагноз Мурадин. — Со всеми пороками, присущими твоему поколению.

— Какие же это, интересно знать, пороки? — Хасан приподнялся на кровати. Его явно увлекала тема разговора.

— Такие пороки, как чрезмерное самолюбие, тщеславие... Эгоизм, если хочешь.

— И все?

— Постой... Корысть, плутовские наклонности, стремление к наживе. Сам же все говоришь о зарплате, которая «украшает» жизнь. И еще — неискренность...

— Не слишком ли много грехов вы на меня навешиваете? — плачущим голосом спросил Хасан. — Я вполне честный, уважительный и достаточно для своего возраста и времени интеллигентный человек, у которого все впереди.

— Ага, чуть не забыл. Еще в тебе копошатся микробы хвастовства и самоуверенности.

— Все равно многовато, — буркнул Хасан. — Вот если бы все это разделить поровну между жителями этой комнаты...

— Ты не обижайся, — начал успокаивать Азрет. — Семена этих пороков имеются у многих. Только прорастают они не у всех. А люди будущего от них начисто избавятся. Они будут чистыми и легкоранимыми. Закалки-то нет. Потому и встреча с тобой для них окажется очень опасной.

— Ну уж и скажешь, — запротестовал Хасан. — Я вот читал недавно, что один богатый американец в преклонном возрасте, узнав, что его болезнь на современном уровне медицины неизлечима, распорядился, чтобы его законсервировали до «лучших времен»...

— Перевели в состояние анабиоза, — подтвердил Мурадин. — Я тоже читал эту статью.

— Ну и как, доктор, ты оцениваешь эту историю? Сумеют ли оживить этого типа через-сотню-другую лет? — спросил Азрет.

— Кто знает... Во всяком случае, какие-то теоретические шансы у этого бедного богача имеются. Но я, по правде сказать, не слишком охотно взялся бы его оживлять.

— Почему же? А клятва Гиппократа?

— Клятва клятвой, но сегодняшний миллионер со своими эксплуататорскими замашками, с желанием вернуть свои былые привилегии, со своей дурнопахнущей психологией мог бы отравить окружающую среду.

— А по-моему, — вставил Хасан, — все претензии этого выродка здорово рассмешили бы наших потомков. И они бы его либо выкинули на свалку, предварительно продезинфицировав, либо основательно промыли его капиталистические мозги.

— Возможно, что поступили бы и так, — серьезно согласился доктор. — Но все же...

— А вот я — дело другое, — тоже серьезно сказал Хасан. — Не миллионер, не капиталист какой. Мне бы они обрадовались. Дорогой Хасанчик, ну-ка садись и поведай хабар, как вы там жили-поживали и все такое.

— По-моему, они перво-наперво основательно намяли бы тебе бока, — сказал Азрет.

— За что же?

— А за то, что ты добровольно ушел от своих современников — друзей и близких. За то, что позволил себе пережить на века Мурадина и меня, которые продолжали трудиться, когда ты бессовестно дрыхнул, ожидая своего блаженного часа.

— Да, сложная это штука, — согласился Хасан. — Может, они и вправду шею бы мне намылили. Как дезертиру, сбежавшему из своего родного века.

— А посему, — подытожил Азрет, натягивая на себя одеяло, — лучше оставить потомкам добрую память о себе, чем лезть к ним самому. И вообще пора, наверное, спать. Кто выключает свет? Ах да, Хасанчик!

— Вот так, Хасан, — сказал Мурадин, позевывая. — С анабиозом придется повременить. Кстати, и дело это пока не очень надежное. К тому же и потомки, занятые делами поважней, возьмут да и забудут тебя разбудить...

— Спать, спать, спать! — приказал Азрет. — Завтра надо пораньше встать. В Долину нарзанов едем. Выключай свет, юноша!

— Ладно, — пробурчал Хасан, с неохотой вставая. — Нашли теперь штатного светотушителя. Неужели до меня вы спали при лампочке?

— Не гундось, — сказал Мурадин и повернулся к стенке.

Впечатлительный Хасан долго еще не мог уснуть. Шутки шутками, но он мысленно представлял себе людей, похожих на жителей Туманности Андромеды. Бог с ними, пусть живут лучше нас, веселей и интересней. А впрочем, у них будут свои понятия о веселье, свои интересы. И стоит ли им завидовать? Хасану и в Долине Ветров неплохо. Только — что сделал Хасан? Ровным счетом ничего. А ведь почти два десятка лет жизни позади.

Хасан впервые, не совсем ясно, почти подсознательно чувствовал, что в общем-то беззаботная юность потихоньку покидает его. Навсегда, безвозвратно. Впрочем, грусти не было: «Мы юность теряем без грусти».

ВСТРЕЧА С «УСТАЛЫМ» ИНОСТРАНЦЕМ

Проворный «жигуленок», повизгивая шинами на поворотах, за полчаса домчался до верховий ущелья. Долина нарзанов... Азрет часто приезжал в этот благословенный уголок Приэльбрусья. Здесь, на берегах бурной ледниковой реки, среди великолепных сосен и зарослей облепихи, он чувствовал себя, как на седьмом небе, и никак не мог надышаться чудесным высокогорным воздухом, насыщенным ароматом хвои и альпийского разнотравья.

— Ты не знаешь, Хасан, когда будет конец света? — спросил Азрет, заруливая на стоянку.

— Когда перестанет работать здешняя шашлычная, — не задумываясь, ответил Хасан.

— Это еще можно пережить. А по-настоящему будет страшно, если люди перестанут удивляться и радоваться этому чуду. — Азрет окинул взором могучий лес, сквозь ветви которого, как через гигантское сито, пробивались косые лучи утреннего солнца.

— Ну, это ты загнул, Азрет, — сказал Хасан, — тысячи людей здесь пили водку, пока ее еще продавали, и ели шашлыки, а к вечеру под мухой отправлялись по домам, так и не заметив чудес этой природы.

— Ты тоже загнул, — недовольно ответил Азрет. — Не тысячи, гораздо меньше. А что касается шашлыка,