На Архипа, казалось, стопудовым кулаком обрушилось само небо. Не успев ни защититься, ни увернуться, да что там, даже не пикнув, он распластался на земле и единственное, что мог слышать — лихорадочное биение собственного, захлебывающегося в неподъемных усилиях сердца. Трещали кости, сминалась плоть, никакими усилиями не удавалось протолкнуть в съежившиеся до размера грецкого ореха легкие хотя бы крошечную толику воздуха, левый глаз заволокло густым кровавым туманом, сознание тускнело, намереваясь навсегда оставить своего нерадивого хозяина. Но, не смотря ни на что Архип не собирался сдаваться.

Да, сейчас он не мог пошевелить даже мельчайшим своим членом, и не было дыхания, чтобы произнести хотя бы простейший заговор, но некоторые заранее подготовленные чары можно было задействовать одним лишь велением воли. А уж чего-чего, а воли у колдуна хватило бы на троих. Воли и в очередной раз вскипевшей в душе ярости. Желания оборвать паршивому мертвяку уши, поскольку больше все равно ничего не осталось. Повинуясь мысленному приказу хозяина на левом запястья с тихим мелодичным звоном лопнул небольшой бронзовый бубенец. И звон этот, заметался по лысой поляне, многократно отражаясь от земли, деревьев и, кажется, самого неба. И каждым таким отражением он только усиливался, креп, набирал мощи, пока, наконец, не превратился в звенящую мириадами голосов бурю, с легкостью разметавшую сковавшую колдуна магию и далеко отшвырнувшую бренноновского кадавра куда-то в чащу, после чего, выполнив свою задачу, наконец, затихла.

К сожалению, чернокнижник, в силу мертвой своей природы, пришел в себя значительно раньше, и пока Архип еле-еле поднялся на ноги, уже выбрался из густого подлеска и, злобно скалясь, достаточно споро ковылял навстречу. Попутно Бреннон размахивал руками и сипло распевал вирши на латыни, готовя очередную ворожбу. Действительно, что такое для живого мертвеца пара сломанных костей, ведь все равно тело его двигалось, повинуясь одной лишь черной магии? Так, досадная неприятность. А вот Архип был пока еще вполне живым человеком и первое столкновение перенес куда хуже. У него отчаянно кружилась голова, звенело в ушах, из носа и ушей стекали теплые струйки, но не хотелось даже проверять, чтоб не расстраиваться лишний раз, а рот был полон кровавой слюны.

"Нет уж, второго такого удара я точно не переживу, с этим однозначно надобно что-то делать,"- грустно подумал колдун и попытался перехватить инициативу в свои руки. Вытащив из сумки горсть мелких черных семечек, он что было сил дунул на них, направляя крошечное облачко в сторону живого мертвеца. Тот даже не прервался, просто слегка взмахнул левой рукой, сметая плывующие в его сторону чары.

— Вы разочаровываете меня, Архип, что это еще за шаманские фокусы? — и опять сложил руки в уже знакомом Архипу жесте. — Gelidum mortis Tactum, — прогремел его, как бы странно это не звучало, шепот над поляной.

Но на этот раз Архип был готов и за мгновение до того, как темная сила расплющила его о слежавшуюся землю, резко кувыркнулся в сторону. Его, конечно, задело, но чуть слабее. Достаточно, чтоб не отдать Богу душу. Голова опять кружилась, а сердце снова ударило канкан. Рухнувшего на колени колдуна болезненно с кровью вырвало. Все-таки чернокнижник был чудовищно силен. С таким не забалуешь.

— Я не желаю вашей гибели, Архип, — неожиданно успокаивающе зашипел Бреннон, хромая в сторону колдуна. — Вы мне, в конце-концов, нравитесь. Отдайте то, что вам не принадлежит, и уходите. Даю слово, что не трону вас.

Где-то в душе колдуна подняло голову отчаяние и желание отступить. Ну право слово, на кого он поднимает руку? На чернокнижника с трехсотлетним опытом? На чародея, наверное, забывшего больше, чем сам Архип успел выучить за неполные четыре десятка лет жизни? На единственного за тысячу лет, кому удалось довести до конца процесс личификации? Да он же в два присеста его чуть киселем по поляне не размазал. А теперь стоит и ухмыляется.

— Не переживайте, Архип Семенович, — продолжал увещевать Бреннон, — вы сделали все, что в ваших силах, и никто не узнает о том…

О чем там никто не должен был узнать, дослушивать Архип не собирался. Вместо этого он яростно замотал головой, прогоняя непрошенные мысли и буквально выплюнул в личера Словом. Не смотря на куртуазные манеры и показное дружелюбие, Бреннон был нежитью. А перед нежитью нельзя показывать слабость, в этом она не далеко ушла от дикого зверья. Пока ты силен, пока она тебя боится, она будет тебя слушаться. Но стоит только дать слабину, показать слабость, и все — сожрет. Да, Бреннон был сильнее Архипа, все-таки сказывалась разница в уровне, но и у него было кое-что способное удивить. Волна магической силы, порожденная Истинной Речью оторвала чернокнижника от земли, смяла, скрутила, словно мягкую глину и с громким влажным шлепком размазала о стоящие на краю поляны деревья. К сожалению, и сам Архип получил так, что мама не горюй. Язык Творения, как его еще называли, всегда был особенным родом чародейства, не похожим ни на что иное и недоступным большей части посвященных. Более того, этот сорт магии единственный не требовал даже обладания сродством к магическим энергиям, обладая силой сам по себе. Достаточно было просто суметь произнести нужную последовательность звуков. Но, конечно же, все это давалось не просто так. Слова требовалось произносить с идеальной точностью и верностью. И вовсе не потому, что иначе волшебства не случится, нет. Просто получиться может совсем не так, как хотелось бы незадачливому чародею. А многие бы смогли с идеальной точностью воспроизвести все обертона и переливы речи, чуждой любому из существующих на земле языков и настолько древней, что даже во времена Аккада считалась легендой? От мистического удара голова Архипа с треском запрокинулась назад, треск разлетающихся в крошку зубов был так оглушителен, что показался громовым раскатом, а ослепительно яркая вспышка боли надолго выбила из разума любые другие мысли. Почувствовав под щекой шершавую поверхность иссохшей земли, он погрузился в блаженное беспамятство.

Глава 32

Сперва вернулась боль. Болело, кажется, все, что только могло болеть в теле, и даже немного того что болеть, по идее, не должно. Болела грудь, с трудом и хрипом вздымавшаяся в попытках хлебнуть воздуха. Болела челюсть, опухшие губы, да