Он женился на девушке из соседней деревни у подножья гор. Она была тиха, но обладала светлой, ясной улыбкой. Вместе они прожили двадцать лет, и у них родился сын. Но счастье оказалось хрупким: жена умерла от болезни, так и не увидев, как их сын станет взрослым мужчиной.

Сын же, взяв в себя отцовский дух странствий, в двадцать лет покинул деревню, оставив старика наедине с воспоминаниями. Прошёл год — и он вернулся. На руках держал маленького ребёнка. Его звали Тан Юнь. Молодой мужчина оставил внука на руках у Тан Фэна и снова исчез за горизонтом, не оставив ни писем, ни вестей.

Так Тан Фэн остался с Тан Юнем — последней ниточкой крови, последним смыслом, что держал его в этой жизни. Он не роптал и не сетовал. В душе у него всегда оставалась тень тех лет скитаний, но теперь вся его сила и внимание были отданы воспитанию мальчика и заботе о деревне.

Жизнь в Танцзяне шла, как мутный ручей. Семья Лянь добывала древесину, ремонтировала дома и строила дамбы для оросительных каналов. Семья Сун собирала горные травы, из которых варили горькие отвары и простые пилюли. Семья Минь держала ульи с духовными пчёлами и снабжала деревню медом, который помогал зимой. Были также небольшие семьи, что выращивали лунные бобы и пестрые тыквы, собирали лесные грибы или ухаживали за небольшими садами.

Каждый житель старался укреплять тело, мечтая пройти хотя бы первую стадию Закалки тела, чтобы стать крепче и жить дольше. Но из-за скудных ресурсов мало кто поднимался выше. Редкие травы, духовный рис — всё это сразу забирал клан Ван, оставляя крохи.

После смерти жены Тан Фэн окончательно отказался от путешествий. Он стал кротким и заботливым старостой, известным своей добротой и редкой твердостью духа, когда речь заходила о защите урожая. Люди уважали его, но всё чаще за спиной шептались, что деревня слабеет, а налоги растут.

Теперь, когда ему было уже восемьдесят, тело постепенно сдавалось. Ци истончалась, а меридианы обрастали застоями. Но Тан Фэн продолжал вставать с рассветом, проверять поля и смотреть, как Тан Юнь учится ставить силки на духовных кроликов или собирать коренья.

В тот день, когда я очнулся в его теле, я почувствовал все трещины его души. В каждом суставе отзывались годы скитаний и неудач. В каждом вдохе — тёплая память о жене и сыне. В каждом взгляде на Тан Юня — горькая смесь надежды и страха.

Этот старик не был воином. Он был путешественником, который слишком рано сложил крылья. Он был мужем и отцом, который потерял всех, кроме одного внука.

Но теперь его тело стало сосудом для моей души. Души, которая жила в другом, далёком и куда более жестоком мире. Я чувствовал, как две личности сталкиваются внутри, как старые, мягкие корни Тан Фэна борются с моими острыми, холодными ветвями.

Я посмотрел на рисовые поля. На террасы, на дымящиеся крыши, на детей, играющих у ручья. Я слышал далёкие крики старух, зовущих скот обратно в хлева. Всё это казалось мне одновременно хрупким и прекрасным, но вместе с тем — безнадёжно слабым.

Я провёл ладонью по старым записям деревни, которые хранились в хижине. Там были имена семей, урожаи прошлых лет, расписания дежурств на каналах. В этих листах было всё: забота, кропотливый труд, страх перед кланом Ван, горькая гордость.

«Ты, старик, хотел лишь дожить до конца своих дней в тени этого колокола. Но теперь здесь буду я. И я не намерен гнуться.»

Я сжал пальцы.

«Ты дал мне своё тело и оставил мне последнюю искру. Я превращу её в огонь.»

Вечером, сидя на лавке у колокола, я смотрел на закат. Слышался лёгкий плеск воды из оросительных каналов, запах дыма и варёных трав наполнял воздух. Тан Юнь носился по двору, пытаясь поймать пеструю курицу.

Я медленно прикрыл глаза.

«Сначала — восстановить тело. Затем — пробудить людей. А потом…»

Я улыбнулся.

«Пусть весь этот хрупкий мир почувствует, что значит встретить того, кто вернулся за своей судьбой.»

Вечернее небо медленно темнело, и над рисовыми полями зажигались первые звёзды. Воздух становился прохладным, пахнущим свежей землёй и дымом из кухонь.

Я сидел у колокола, положив ладонь на колено, чувствуя слабую пульсацию ци в груди. Рядом, на деревянной ступеньке, устроился Тан Юнь. Он молча грыз сушёный корень, время от времени бросая на меня задумчивые взгляды.

— Дедушка… — наконец произнёс он, колеблясь. — А почему у тебя внутри… такая странная энергия? Когда я касаюсь твоей спины, она словно бежит и прячется.

Я слегка улыбнулся.

— Потому что моё тело долго шло по пути культивации… но в нём остались старые раны.

Он нахмурился.

— А можно мне тоже научиться? Чтобы стать сильнее? Чтобы потом… защитить деревню?

Я посмотрел на него, в глазах которого отражались отблески звёзд. В этом взгляде была наивность, но под ней прятался зачаток чего-то большего.

— Знаешь, Юнь, путь культивации — это не просто тренировка мышц или бег по полям. Это как выращивать рис: сначала нужно подготовить землю, очистить от камней, сделать каналы. Только тогда можно сеять.

Он кивнул, крепко сжимая корень.

— И что значит подготовить землю?

Я медленно положил руку ему на плечо.

— Для нас, людей, земля — это тело. Сначала нужно укрепить кожу, чтобы тебя не резал первый же нож или коготь зверя. Потом нужно сделать мышцы крепкими, чтобы не падать после каждого удара. Дальше укрепляешь кости, чтобы тело держало силу, как крепкая дамба держит воду.

— А дальше? — глаза мальчика расширились, он едва дышал.

— Дальше идёт очистка органов, — продолжил я мягко. — Чтобы кровь и дыхание были чистыми, как горный ручей. Потом нужно подготовить меридианы — это как оросительные каналы на рисовых полях. Если они слабые, энергия прорвёт их и уничтожит тебя изнутри.

Он моргнул, переваривая.

— Значит, это всё… как забота о полях.

— Именно. — Я слегка сжал его плечо. — Если тело не подготовить, попытка работать с ци разрушит тебя. Только после полной подготовки можно втягивать внешнюю энергию: из воздуха, земли, растений. Это уже следующий этап.

— Конденсация ци? — осторожно спросил он, вспоминая слухи.

Я кивнул.

— Да. Когда тело готово, ты начинаешь впитывать энергию вокруг. Ты учишься хранить её внутри, в центре —