сейчас у себя и в зеркале… Эти бледные, узкие ладони с тонкими пальцами пианиста или художника, они вызывали у меня не просто отторжение, а какое-то глубинное, животное чувство неправильности. Словно мне подменили не просто тело, а саму мою суть. Я сжал кулаки, чувствуя, как непривычно хрустнули тонкие суставы. Нет, это абсолютно точно не мои кулаки.
Как? Как я оказался в теле этого… парня? Почему именно я? Что стало с моим настоящим телом? Кто этот парень вообще такой? Что, черт возьми, делать дальше? Вопросы роились в голове, как взбесившиеся пчелы, и без того не желающая утихать похмельная боль превратилась в оглушающую мигрень.
С трудом стянув с себя заблеванную одежду и брезгливо отшвырнув ее в угол, я залез под холодный душ. Ледяные струи немного привели в чувство, смывая не только грязь, но и часть первобытного шока. Решив пока не забивать свою туго соображающую голову тысячей и одним вопросом, я, обойдя блевотное пятно на полу, рухнул на диван.
Разлегшись и уставившись в потрескавшийся, испещренный мелкими морщинами потолок, я старался ни о чем не думать. Удивительно, но меня начало клонить в сон. Это хорошо. К черту проблемы, утро вечера мудренее. Во мне все еще теплилась слабая, иррациональная надежда, что все происходящее — это всего лишь сон. Дурной, жутко реалистичный, чертовски страшный, но просто сон. С такими обнадеживающими мыслями я снова провалился в царство Морфея, и даже головная боль, наконец, отошла на второй план.
Сколько я так спал… понятия не имею. Но когда я проснулся, за окном уже царила густая, бархатная ночь. Город жил своей жизнью: неоновые вывески и фонари бросали на стены комнаты причудливые, пляшущие тени, доносился гул машин и далекий, тоскливый вой сирены. Ночной Нью-Йорк, должно быть, прекрасен, вот только на улицы Адской Кухни ночью лучше не соваться. Тебе крупно повезет, если просто отнимут кошелек и смартфон, а не жизнь. Хотя, есть шанс, что Дьявол Адской Кухни услышит твою молитву о помощи и разберется с бандитами. Но что он попросит взамен? Простого линчевателя Дьяволом за красивые глазки не назовут…
— Какого?.. — прошептал я в пустоту, внезапно осознав, что эти мысли… не совсем мои.
Они нахлынули внезапно, словно прорвавшаяся плотина. Чужие воспоминания, чувства, эмоции. Я — Джон Томпсон. Сирота. Студент Нью-Йоркского Колледжа Искусств. И я по уши влюблен в рыжеволосую девчонку-одногруппницу. Ту самую, которую буквально вчера застал с другим. С богатеньким мажором, что приехал за ней на блестящей Ауди, чья цена превышает стоимость этой съемной студии в несколько раз. Осознание этого ударило по мозгам Джона настолько сильно, что он не удержался и потратил последние деньги на дешевый виски. Решил утопить горе в алкоголе. И, судя по всему, утонул сам.
Нет! Нет! НЕТ! Я — Александр Никифоров! Тридцативосьмилетний холостяк-фрилансер, немного мастер на все руки по моему личному скромному мнению, что последние десять лет жил в своем родном ПГТ, восстанавливая из руин частный дом, доставшийся в наследство от родителей. Никаких глупых подростковых влюбленностей в рыжеволосых бестий, никаких богемных колледжей искусств и уж точно никакого акта бессмысленного самоубийственного алкоголизма, который, вероятно, и оборвал страдания этого чертова Джона Томпсона!
— Я — это Я, пусть и с воспоминаниями неопытного придурка из США! — заявил я твердо и четко в пустоту, закрепляя этот немаловажный факт в первую очередь для самого себя.
Одно дело — просто осознавать, продолжая путаться в собственных мыслях, пытаясь отделить зерна от плевел, а другое — твердо знать, что именно твоя личность является превалирующей. Я — Александр, неведомым образом попавший в тело этого паренька.
И на мгновение меня накрыло. Не паникой, нет. Глухой, черной, беспросветной тоской. Дом. Мой дом. Десять лет жизни, вложенные в каждый кирпич, в каждую доску. В памяти всплыл терпкий запах свежей сосновой стружки, когда я строгал доски для веранды. Ощущение привычной тяжести любимого молотка в руке — старого, советского, доставшегося еще от отца, а ему — от его отца. Вид багрового заката с крыльца, которое я закончил всего месяц назад. Все мои труды, все планы… Все это просто стерли. Словно меня и не было. Что стало с моим телом? Оно просто умерло во сне? Лежит сейчас, остывает в доме, который теперь, за отсутствием у меня наследников, отойдет государству? От этих мыслей в горле встал тяжелый ком, а глаза предательски защипало.
Все, что мне остается… это смириться.
Сущность, закон мироздания или просто злая шутка Вселенной — что бы ни стояло за моим переселением, оно находится за гранью моего понимания. Вариантов действий немного. Либо прыгнуть с крыши, закончив эту нелепую историю, либо… просто жить.
Именно жить я и собирался. Воспоминания «тушки» наконец-то улеглись, выстроились в более-менее стройную картину, и теперь я мог отделить их от своей основной личности. Они были… тусклыми, словно старая выцветшая фотография. Мысленно прогнав биографию Джона Томпсона, я понял, что парень мне достался максимально обычный, невзрачный и неприметный.
В семь лет лишился родителей в автокатастрофе. До двенадцати — приют. Затем приемная семья, которая по факту мало отличалась от приюта, ведь помимо него там было еще двенадцать таких же детей. Очевидно, что предприимчивые опекуны жили за счет солидных социальных отчислений от мэрии Нью-Йорка. Каких-либо теплых чувств к ним Джон не испытывал, прекрасно понимая, что для них он — просто бизнес-проект. Поэтому, как только ему стукнуло восемнадцать, он отправился на вольные хлеба.
Будучи сиротой, получил льготный социальный кредит на обучение в Колледже Искусств на специальность актера театра. И вот уже год он влачил жалкое существование нищего студента, перебиваясь случайными подработками, социальными пособиями и вечными терзаниями из-за учебного кредита, который после выпуска придется как-то отдавать.
И, казалось бы, ну жизнь как жизнь, особенно по американским меркам. Не сторчался, не сел в тюрьму, даже пытался учиться. Но стоило в потоке воспоминаний всплыть одному конкретному имени, как я понял, в какой глобальный, вселенский пиздец меня занесла судьба.
Мэри Джейн Уотсон.
Рыжая отличница, красавица, активистка и мечта всех парней колледжа, по которой так безответно страдал Джон… Таких совпадений не бывает. А еще Дьявол Адской Кухни. А еще башня «Старк Индастриз», пронзающая небо в центре Манхэттена. А еще газета «Дэйли Бьюгл» с ее эпатажным и известным на весь Нью-Йорк главным редактором Джеем Джоной Джеймсоном. Мало? А как насчет новостей о таинственном государстве Латверия? Или о предстоящей космической экспедиции, которую обсасывали во всех новостях, — экспедиции некоего Рида Ричардса. Вишенкой на этом