— Конечно, бабуль, я понимаю, — улыбнулся Гринбейл. — Когда-нибудь я выучусь, найду лучшую в Короне работу и стану покупать тысячи подарков! Возможно, взросление затронуло меня раньше, чем я того ожидал.

И он направился наверх. Поднявшись, мальчик отворил тонкую дверку, поставленную исключительно для того, чтобы стучать в неё по утрам, юркнул в свою маленькую, но уютную комнатушку. В ней было всё, что нужно для жизни: двуместная кровать, стол, стул и деревянный шкаф, забитый различными книгами современных писателей и ученых. Главной гордостью Томаса считалось одно из двух окон: вертикальное, широкое и высокое с видом на соседнюю улицу Недтерринг, расположенную параллельно Терриякки. За стеклом можно было долго-предолго следить за снующими по делам людишками. А во втором окне, диагональном, сильно отличавшемся от первого, Гринбейл наблюдал за жителями и проходимцами улицы Терриякки, за будкой Скобеля Тарасовича.

Произнесённое мной звучит удивительно, но так оно и выглядело. Дом номер три расположился между двумя улицами, которые сильно-пресильно отличались друг от друга: Недтерринг считалась загруженной, как и Площадь Свободы, а Терриякки, по сравнению с Недтерринг, целыми днями хранила тишину и безмолвие. Лишь иногда здешний шварц со стажем мог пошутить так, что от хохота местных беззубых старушек дрожали каменные плиты, покрывающие землю.

Гринбейл зажёг настольный фонарь, выкинул наружу пару оранжевых листьев, залетевших в комнату по вине разбушевавшегося ветра, раздевающего деревья с Площади Свободы, пока Томас учился, проверил, что бабушка зачиталась внизу, а затем с упоением вынул из рюкзака сверток от Скобеля и, стараясь не шуметь, разорвал жёлтую бумагу. Что же подарил Томасу мягкосердечный Тарасович? Мальчика очень волновал данный вопрос.

В руке Гринбейла оказалась игрушечная фигурка классического шварца, по информации с этикетки доставленная в почтовое отделение Онфоста из далекого задымлённого Горрева, – города промышленного, наполненного заводами, фабриками и всякого рода цехами, где создавались невероятно-интересные вещички для всех, всего и всякого. Миниатюрный шварц состоял из дерева и пружин, поэтому Гринбейл с лёгкостью согнул сначала левую ногу игрушки, после – правую руку. Ещё шварца разукрасили в верные цвета и казалось, что это сам Скобель воссоздал худую версию себя – шляпа-цилиндр, пальто, джентельменски брюки и мелкие вещички, которые, разумеется, трудно увидеть издалека. Стоила подобная штука не слишком дёшево, поэтому Томас обрадовался подарку. Мальчик всегда любил что-нибудь коллекционировать, но денег было не так много, чтобы тратить их попусту. Шварца покрыли лаком, и теперь он сверкал, словно Синяя звезда. Гринбейл, чуть-чуть полюбовавшись игрушкой, снова спрятал её в рюкзак, поближе к алым свечам – туда Делия точно не залезет.

Налюбовавшись подарками, подросток понял, что настал момент делать уроки. Домашние задания Томас ненавидел всей душой, да и не только он. Скучные, опустошающие, заставляющие мозг мозговать и болеть.

Однако время выполнения обязанностей наступало из вечера в вечер. Особенно тяжело шла работа по догородскому языку, оно и неудивительно. Единственное, что запомнил мальчик с уроков – это алфавит и три фразы: своё имя, имя Миссис Одри и её частую фразу “Wok godily wrecks”, которая означала “Трудитесь не покладая рук”.

Собравшись с мыслями, Гринбейл решил взяться за прописи – самое неприятное и нудное занятие на планете, состоящее лишь из выводения закорючек на бумаге и бесконечных, бессмысленных повторов. Опустить писательную скрижаль, намалевать букву, поднять скрижаль, свериться, опустить писательную скрижаль…

Сегодня на повестке вечера стояли прописи, потому что Одри абсолютно не нравился почерк Томаса. И теперь непослушный ученик обязан был переписать каждую букву алфавита по три раза. Это задание оказалось слишком громоздким, ведь в сумме должно было получиться семьдесят восемь строк – посчитать их Гринбейлу оказалось не лень. После необходимо было потренировать произношение десятка-сотни слов и выучить правило постановки склизкого шара в предложениях.

Томас наконец запомнил символ из примера, взял скрижаль в пальцы, опустил её кончик на лист бумаги, как вдруг понял, что чернила закончились.

Он заглянул в специальный отдел портфеля, отделённый от остальных, и обнаружил, что баночка чернил “Ванумопус” опустела после дополнительного урока Крунсберг. Отложив бесполезную вещичку, мальчик поднялся, подставил стул к двери, с лёгкостью залез на него и открыл дверцу шкафчика с надписью “Письменные принадлежности”. Ниша над дверью хранила в себе немало секретов. Правда, секреты эти имели формы карандашей, скрижалей, стирателей и двух миниатюрных ножей для точки грифелей. Явив миру широкий и высокий чёрный сосуд, именуемый склянкой для хранения чернил, Томас снял с него крышку и осознал: скоро станет нечем писать.

— Ба, чернила для писательной скрижали почти закончились! — крикнул Гринбейл так, чтобы глуховатая женщина в отставке услышала из гостиной. — Если к послезавтрашнему дню они не появятся, то Одри Крунсберг прикончит меня на месте!

Снизу донёсся громкий ответ.

— Хорошо, милый мой, завтра, после Тумана как раз хочу посетить подруг с рынка! Заодно у нас закончилась свежая рыба и черничный чай. Да и запас фиников поредел после сегодняшнего пира на весь мир!

— Спасибо, бабуль! — поблагодарил Аделию Томас и вернулся к рабочему столу с баночкой фиолетово-чëрно-вязкой жидкости.

“Итак, — размышлял мальчик, — начнём с прописей. Буква “т” пишется в виде закорючки, напоминающей букву “п”, но это не она, так как буква “п“ по бокам сглаживается, как буква “л”. И зачем я занимаюсь подобным бредом? Лучше бы догородской заменили на машиностроительство. Говорят, школы Мейна кишат юными изобретателями, словно мухами”. Именно там весь прогресс Короны.

Тогда Гринбейл откинул прочь отвлекающие мысли и начал выполнять задание. Он всё выводил и выводил извилистые палочки и кружки, иногда квадраты и тетраэдры, но наконец стал клевать носом. Молодое тело пыталось сопротивляться подкравшейся со спины дремоты, но сказывалась усталость, вызванная мучениями от Миссис Одри.

Уже через каких-то пять минут Томас опустил потяжелевшую голову на практически чистый лист прописей. Спустя час он видел яркий и незабываемый десятый сон о добром, отзывчивом, равноправном мире. Мире разума, в котором не существовали убийцы, воры, грубияны и картёжники.

А мир окружающий темнел, и зло потихоньку вылезало из крысиных щелей. Догорала фонарная свеча. Выл заунывный ветер.

Глава 1. Часть 4. Аудиодрама, Неясная Мэгги и глаза из Тумана.

— Скрип половицы заставил вздрогнуть дамочку, сидевшую в кресле. — напряжённо тараторил голос рассказчика. — Она опасливо оставила вязальные спицы и отложила пряжу на журнальный столик. Женщина преклонного возраста нацепила на прыщавый нос окуляры