Отъезд с Лертерского вокзала. Швед в рубашке. Коренастая девушка с несколькими серебряными браслетами. Ночью пересадка в Бюхене. Любек. Ужасная гостиница «Шютценхауз». Перегруженные стены, грязное белье под льняным покрывалом, заброшенный дом, единственная обслуга – младший кельнер. Из страха перед комнатой я вышел в сад и посидел за бутылкой «Харцер зауербрун». Напротив меня сидел горбун с пивом и тощий бескровный молодой мужчина, который курил. Все‑таки спал, но меня разбудило солнце, светившее мне прямо в лицо через большое окно. Окно выходит на железнодорожное полотно, нескончаемый шум поездов. Избавление и счастье после переселения в отель «Кайзерхоф на Траве». Поездка в Травемюнде. Курорт – семейный. Вид пляжа. После обеда на песке. Неприлично выделялся своими голыми ногами. Рядом со мной мнимый американец. Вместо обеда проходил мимо всех пансионатов и рестораций. Посидел в аллее перед курзалом и слушал застольную музыку.

В Любеке прогулка на вал. Грустный одинокий человек на скамейке. Жизнь на спортивной площадке. Тихая площадь, перед всеми дверьми на ступенях и камнях люди. Утром у окна. Разгрузка древесины с парусника. Д-р Вайс на вокзале. Неисчезающее сходство с Лёви. Неспособность принять решение по поводу Глешендорфа. Обед на ганзейской ферме «Краснеющая дева». Закупки к ужину. Телефонный разговор с Глешендорфом. Поездка в Мариенлист. Трайект. Таинственное исчезновение молодого человека с плащом и шляпой и его таинственное появление при поездке в карете из Ваггерлёзе в Мариенлист.

28 июля. Ввергающее в отчаяние первое впечатление глуши, жалкого дома, скверной еды без фруктов и овощей, ссоры между В. и X. Решение уехать на следующий же день. Заявление об этом. И все же остаюсь. Чтение вслух «Нападения», моя неспособность слушать, наслаждаться вместе с другими, судить. Импровизационные речи В. Для меня это недостижимо. Человек, пишущий в центре сада, мясистое лицо, черноглаз, напомаженные длинные, гладко зачесанные назад волосы. Осоловелые глаза, подмигивания направо и налево. Безучастные дети сидят, как мухи вокруг его стола.

Я должен констатировать: моя неспособность думать, наблюдать, констатировать, вспоминать, говорить, сопереживать постоянно возрастает, я каменею. Даже в канцелярии моя неспособность возросла. Если я не спасусь какой‑нибудь работой, я пропаду. Полностью ли я понимаю это? Я прячусь от людей не потому, что хочу спокойно жить, а потому, что хочу спокойно погибнуть. Я думаю об отрезке пути, который мы, Эрна и я, шли вместе от трамвая к Лертерскому вокзалу. Мы молчали, я думал только о том, что каждый шаг для меня выигрыш. Эрна добра ко мне; непостижимым образом даже верит в меня, хотя видела меня перед судом; порой я даже чувствую влияние этой веры в меня, не совсем доверяя, правда, своему чувству. Впервые после многих месяцев я почувствовал в себе жизнь, сидя на обратном пути из Берлина в купе напротив швейцарки. Она напоминала Г. В. Однажды она даже воскликнула: «Дети!» – У нее болела голова, так сильно ее мучила кровь. Некрасивое, неухоженное маленькое тело, плохое дешевое платье из парижского универмага. Веснушки на лице. Но ножки маленькие, она полностью владеет своим телом, несмотря на вызываемую его незначительностью неуклюжесть, круглые твердые щеки, живой, постоянно светящийся взгляд.

Рядом со мной жила еврейская чета. Застенчивые и скромные молодые люди, у нее большой крючковатый нос и стройная фигура, он немного косит, бледен, приземист и широк в плечах, по ночам немного кашлял. Ходили они один позади другого. Вид разбросанной постели в их комнате.

Датская чета. Он очень корректен, в пиджаке, она загорелая, слабое, но грубо сложенное лицо. Подолгу молчат, часто сидят рядышком, лица косо сдвинуты, как на камеях.

Дерзкий красивый юноша. Все время курит сигареты. Дерзко, вызывающе, восторженно, насмешливо и презрительно – все в одном взгляде – смотрит на X. А иногда вообще не обращает на нее внимания. Молча потребовал у нее сигарету. В следующий раз издали предложил сигарету ей. На нем разорванные штаны. Если поколотить его, то надо сделать это нынешним летом, в следующее он сам поколотит. Хватает и гладит руки чуть ли не всех горничных, но не смиренно, не смущенно, а как какой‑нибудь лейтенант, который пока что, ввиду своей невзрослости, в некотором отношении может себе позволить больше, чем позднее. Во время обеда грозит кукле отрубить голову ножом.

Лансье. Четыре пары. В большом зале при свете ламп и под граммофон. После каждой фигуры один из танцующих спешит к граммофону и ставит новую пластинку. Мужчины исполняют танец особенно корректно, легко и серьезно. Весельчак, краснощекий, светский, светящаяся накрахмаленная рубашка делает его высокую грудь еще выше; – беззаботный, бледный, над всеми возвышается, со всеми шутит; намечающееся брюшко; светлое болтающееся платье; много языков; читал «Цукунфт»; – огромный отец зобастой, одышливой семьи, которую узнаешь по ее тяжелому дыханию и детским животикам; он демонстративно сидел со своей женой (с которой очень галантно танцевал) за детским столом, за которым, правда, занимал со своей большой семьей больше всех места. – Корректный, опрятный, внушающий доверие господин, из-за исключительной серьезности, скромности и мужественности лицо его выглядит почти недовольным. Играл на пианино. – Огромный немец со шрамами на четырехугольном лице, при разговоре его толстые губы так мирно складываются. Его жена, с нордическим, твердым и дружелюбным лицом, подчеркнуто красивая походка, подчеркнутая свобода качающихся бедер. – Женщина из Любека с блестящими глазами. Трое детей, один из них Георг, который бездумно, как какая‑нибудь бабочка, садится возле совершенно чужих людей. Потом с детской болтливостью спрашивает о чем‑то бессмысленном. Например, мы сидим и корректируем «Борьбу». Вдруг он подбегает и доверчиво, громко, как нечто само собой разумеющееся, спрашивает, куда побежали остальные дети. – Чопорный старый господин, демонстрирующий, как выглядят в старости благородные нордические длинноголовые. Порочно и неузнаваемо, если здесь не забе`гают снова красивые молодые длинноголовые.

29 июля. Двое друзей, один блондин, похожий на Рихарда Штрауса, улыбающийся, сдержанный, ловкий, другой темный, корректно одетый, обходительный и твердый, чересчур гибкий, шепелявит, оба наслаждаются жизнью, все время пьют вино, кофе, пиво, шнапс, беспрерывно курят, один подливает другому, их комната, напротив моей, полна французскими книгами, в хорошую погоду сидят и без конца пишут в спертом кабинете.

Йозеф К., сын богатого купца, однажды вечером после крупной ссоры с отцом – отец упрекал его в безалаберной жизни и требовал немедленного ее прекращения – направился без всякой цели, лишь из полнейшей безнадежности и усталости, в купеческий клуб, стоявший на виду недалеко от гавани. Швейцар низко склонился пред ним. Йозеф едва взглянул на него, не поздоровавшись. «Эти