— Президент Троевидов был убит. Убит и удушен вами, Антон Ростиславович, — Чулаки обличал и хотел, чтобы обличение было услышано Лемнером. — Началась эра двойников Президента. Светоч создал индустрию двойников, как создают птицефабрики или фермы для откорма скота. Их было множество, двойников, созданных под копирку. Они наводнили страну. Выступали, заседали, встречались с послами, спускали на воду подводные лодки, принимали роды у матерей-одиночек, награждали героев, катались на горных лыжах, играли в ночной хоккей. Они говорили без умолку и днём и ночью. Иногда одновременно в разных местах. Народ восхищался своим Президентом. Светоч правил Россией с помощью двойников. Их создавали на конвейерах, в специальных лабораториях, искусственным оплодотворением яйцеклеток. Яйцеклетку брали у Ксении Сверчок, а семя у африканских юношей, которым рассказывали о прекрасной белой женщине, и те извергали семя. Зародышей взращивали в инкубаторах. Чтобы достичь абсолютного сходства с Президентом Троевидовым, в инкубаторах звучал голос Троевидова, его знаменитая Мюнхенская речь. Эмбрионы слышали эту речь и обретали сходство с Президентом. Двойники работали на износ и скоро изнашивались. старели, менялись в лице. Им делали подтяжки, убирали припухлости у глаз, надували губы. На некоторое время это продлевало срок службы, но потом они выходили из строя. Их убирали и заменяли свежими. Утомлённых, израсходованных двойников отправляли на озеро Ильмень. Там они устраивали прощальные игрища, однополые соития, а потом умирали, как умирают осенние бабочки. Сам же Антон Ростиславович предполагает жить вечно. Не так ли, Антон Ростиславович? Не для этого ли вы пригласили лучших математиков России, и они разгадывают тайну корня квадратного из минус единицы? Не для этого ли вы строите в Сибири коллайдер, превращающий неживую материю в живую? Вы заказали себе могильную плиту с датой рождения и знаком бесконечности вместо даты смерти.

Чулаки хохотал, кривлялся перед Светочем, оскорбительно жестикулировал, пытался испачкать его своим гноем и кровью.

— Но ваш обман, Антон Ростиславович, не может продолжаться вечно. У русского народа раз в сто лет открываются глаза. Он прозревает обман, и случается огромный русский взрыв. Этот взрыв разносит в дребезги континент, который вручил русскому народу Бог для его вечного страдания и посрамления. Впереди громадный русский взрыв. Взорвётся русский коллайдер, и вырвется в мир тёмная русская материя. И тогда разломаются хребты, повернут вспять реки, раскроются могилы невинно убиенных. Кости, ржавые, в гнилой земле, пойдут на Кремль и найдут вас в кремлёвских палатах, Антон Ростиславович! И вам не склеить традиционными ценностями обломки континента, как не склеить слюной ласточки разорванный Крымский мост!

Чулаки хохотал, прыгал, пророчил смерть. Светоч молча, холодно смотрел на корчи.

— Пора идти, Анатолий Ефремович. Самолёт в Колумбию ждёт.

Чулаки умолк, сжался, стал поправлять дрожащими пальцами галстук, искал и не находил на пиджаке оторванную пуговицу.

— Сейчас, сейчас! — бормотал он.

Они шли по коридору, Чулаки останавливался перед акварелями, слепо ощупывал пальцами.

— Анатолий Ефремович, не задерживайтесь, надо идти.

В зимнем саду Чулаки гладил листья пальм, целовал цветы орхидеи. Ему хотелось превратиться в растение, стоять в дубовой кадке, глядеть, как мимо ведут по зимнему саду других.

— Анатолий Ефремович, самолёт не может ждать.

Из стеклянной галереи был виден заснеженный пар, Аполлон в снежной, небрежно наброшенной бурке.

— Бельведерский! — бормотал Чулаки. — Бог солнца!

Они миновали облицованный гранитом проход, миновали кирпичную кладку. Потянулась бетонная пещера с редкими лампами в потолке.

Дул ледяной сквозняк. Лемнер замерзал, стучали зубы. Чулаки шёл, спотыкаясь. Обернулся, упал на колени:

— Умоляю, умоляю! Хочу жить! Оставьте мне жизнь! Пусть я буду вечным заключённым, рабом! Пусть буду мышью, насекомым! Только жить!

Он хватал Светоча за ноги, целовал туфли. Светоч отталкивал его ногами.

— Вставайте, Анатолий Артакович, пора в Колумбию!

Чулаки поднялся, сутулый, как старик, семенил, появляясь и пропадая под лампами. Лемнер вытянул руку. Целил в затылок. Рука дрожала. Он боялся промахнуться. Чулаки почувствовал смертоносный луч, скользнувший из зрачка Лемнера по стволу пистолета. Обернулся. Лемнер выстрелил в лоб Чулаки. Видел, как ярко открылись его глаза. Белесые волосы стали огненно-рыжими, лицо порозовело, усыпанное золотыми веснушками. Смерть вернула ему благовидность.

Он лежал на бетонном полу, с красной дырочкой во лбу. Врач прикладывал стальную брошь к его горлу. Светоч наклонился, достал авторучку, сунул её в пулевое отверстие. Отыскал пулю и спрятал ручку.

Глава сороковая

Процесс над сторонниками «европейского пути» пробудил в обществе патриотические чувства. Повсюду создавались ансамбли народной песни и пляски, в архитектуре возродился «теремной стиль», в родильных домах младенцев снова стали нарекать Иванами, английские названия магазинов, кафе, салонов красоты писались кириллицей. В академической и журналистской среде прошли негромкие аресты. Последовали увольнения в университетах и финансовых учреждениях, изъятия из магазинов неугодных книг. Младоевропейцы, страдавшие дефицитом патриотизма, не желали идти в военкоматы и тысячами хлынули из России. Европа отступала, освобождая место традиционным ценностям. Благо, настала столь любимая в народе Масленица.

На Красную площадь грузовиками свезли с полей снег и воздвигли крепость с башнями, теремами и храмами. Народ толпился по сторонам площади и глазел, как молодцы в матерчатых кольчугах и картонных шлемах бьются за крепость, сшибаются на стенах, сходятся в кулачную стенка на стенку, ломают друг другу хребты и дырявят головы. Народ улюлюкал, кидал снежки, девицы в сарафанах подносили победителям чарки с водкой, горячие масляные блины, черпали деревянными ложками красную икру.

По Тверской, пугая люд, промчались всадники зверского вида, с мётлами у сёдел, прокладывали дорогу плетьми. За ними провезли телегу со связанным, в польском кафтане, князем Курбским. Следом прошествовал строй семёновцев и преображенцев с мушкетами. Они гнали стрельцов, которые катили дубовые плахи. Прошли староверы семьями, старый и малый, все несли вязанки хвороста для костров, и протопоп Аввакум крестил двуперстием толпу. Прогромыхало пять колымаг, на каждой высилась виселица, и под петлёй стояли декабристы. Шествие было нескончаемо. Казнили народовольцев, белогвардейцев, комиссаров, революционеров, контрреволюционеров, троцкистов, сталинистов. Проехало пять грузовиков с отброшенными бортами. В кузовах пятёрка «европейцев», хулителей традиционных ценностей. Анатолий Ефремович Чулаки, ректор Высшей школы экономики Лео, режиссёр Серебряковский, публицист Формер и вице-премьер Аполинарьев. Все в натуральном виде, голые, в сосудах с формалином. Из вялых губ Анатолия Ефремович Чулаки вытекал маслянистый ленивый пузырь. Замыкали шествие бэтээры. Медленно катили по Тверской. Над