– Ты сколько немцев убил?

Вспоминая тот единственный бой, в котором ему пришлось выпустить по врагу пару сотен патронов и за который его представили к награде, он мялся, вытягивал в недоумении лицо, а потом скромно пытался выстроить ответ:

– Не знаю. Я стрелял. Может, и зацепил кого. Там не видно было.

Мальчишки, что постарше, как правило, ничего не отвечали. А те, кто помладше и поглупее, начинали подтрунивать над Витей, а то и откровенно смеялись над ним:

– Врешь ты все! В тылу отсиделся на продовольственной базе, а нам тут заливаешь! Вон, рожу какую наел! Ты хоть немца-то живого видел?

Когда он впервые услышал такое, то едва не кинулся в драку, защищая честь мундира. Но вовремя спохватился, оценив сказанные в его адрес слова, явно исходившие не от самих обидчиков, а от их отцов и братьев, сполна хлебнувших на фронте, а потому ругавших всех, кто не был на передовой.

Впоследствии он перестал обращать внимание на такое отношение к себе и общался только с теми ребятами, кто с большим пониманием относились к его довольно скупым рассказам о войне и о службе.

В апреле Петр Дмитриевич не смог самостоятельно вернуться домой. Его привезли на телеге, внесли в комнату и положили на кровать. Не зная, как ему быть и чем помочь отцу, Витя утром сам побежал в депо, разыскал там начальника, рассказал ему, что отцу совсем плохо и на работу он выйти не сможет. На что тот распорядился выделить машину, людей и сам, подключившись к делу, помог отвезти больного парторга в городскую больницу.

Оставшись один, мальчик ежедневно бегал к отцу. Его пускали в палату сердобольные медицинские сестры, среди которых были и такие, кто еще совсем недавно вернулся с фронта или с работы в одном из многочисленных эвакогоспиталей. Они причитали, глядя на Витю, тихо переговаривались между собой, удивляясь его военной форме по размеру и без погон, как ходили вернувшиеся домой фронтовики. Он подолгу сидел возле отца, сдерживал слезы и слушал, слушал, слушал его неторопливые рассказы. Они вновь строили планы на жизнь, веря в положительные результаты лечения и скорую выписку из больницы.

В то утро, когда Витя почувствовал что-то тяжелое внутри, светило яркое майское солнце. Небо было безоблачным. День обещал быть теплым. Он спешил в больницу, надеясь, что сегодня отцу непременно станет лучше и он пойдет на поправку. Что он наконец увидит привычный блеск в родных глазах и улыбку на лице. Что поможет отцу побриться, соскоблив отросшую щетину на впалых щеках. Именно в это утро его встретил на пороге врач и сообщил скорбную весть. А потом он отвел его в помещение, где на полу на носилках лежал мертвый отец, скончавшийся еще ночью, отчего его тело еще не перенесли в морг.

Последующие дни прошли для Вити как в полусне. Он пришел из больницы домой, долго сидел на кровати, пытаясь осознать произошедшее. Не моргая смотрел в пол, перебирал в голове разные мысли, иногда смотрел в единственное в комнате окно, за которым ярко светило ему в лицо майское солнце. Наконец он собрался с духом, решился и направился к начальнику депо, что стал ему в последнее время самым близким после отца человеком, и сообщил ему о случившемся. Последовали похоронные хлопоты, в которых Витя почти не принимал участия. Все было сделано работниками депо. Они же изготовили гроб и выкопали могилу. В день похорон была выделена запряженная лошадью телега и возничий. Гроб с телом покойного доставили на кладбище. Было прощание, на котором неравнодушные люди и рабочие из числа фронтовиков сказали теплые слова.

Все было кончено.

На ватных ногах он вернулся домой. Снова сел у окна и злобным, ненавидящим взглядом стал смотреть на яркое майское солнце, которое радовало все живое на земле. А ему, Вите, приносило только раздражение своим светом и теплом. Но вопреки этому, он не хотел с ним расставаться и с ужасом ждал наступления ночи, когда, оставшись один, он будет долго пытаться уснуть в кровати. Будет ворочаться, думать об отце, плача в подушку, что еще содержит его запах.

Его вывел из оцепенения стук в дверь. Она открылась, и на пороге мальчик увидел начальника железнодорожного депо и его жену.

– Мы тут тебе поесть принесли, –  сказал тот.

Витя кивнул в ответ, тихо протянув:

– Спасибо.

Женщина прошла в комнату и поставила на стол кастрюльку с несколькими сваренными «в мундире» картофелинами и положила рядом завернутый в платочек кусочек ржаного хлеба. Поистине шикарный для первого послевоенного года обед не вызвал у ребенка никаких эмоций. Он почти равнодушно смотрел на принесенную ему еду и согласился съесть предложенное только оттого, что за последние дни он мало что ел. Немного трясущимися руками Витя стал доставать из кастрюли клубни, чистить их, постоянно шмыгая красным и опухшим от слез носом. Он долго возился и медленно ел.

Мужчина и женщина молча смотрели на него, иногда переглядываясь между собой. И лишь когда Витя покончил с последней картофелиной, начальник депо спросил у него:

– Ты, сынок, еще не решил, что дальше делать будешь? Как жить собираешься?

Вопрос для мальчика был нужным и своевременным. Но ответа на него он не знал. Опустив голову, он задумался. Брови на его лице сошлись у переносицы, он уставился в пол, пытаясь найти решение.

– Ну ладно. Ты подумай, –  продолжил мужчина, –  а я завтра зайду.

Как строить свою судьбу самостоятельно, без отца, Витя не знал. Все, что он понимал для себя в этот момент, что он не может оставаться один, что рядом обязательно должен быть кто-то из близких. Таковыми для него оставались сейчас только бабушка, дядя Илья и старшие братья отца. Но ни о ком из них он ничего не знал. Отправленные ранее отцом письма оставались без ответа. Все, что мог он для себя решить в данный момент, –  это ехать домой, в родной город Мценск. А уже там разыскивать кого-либо из родных, знакомых или бывших соседей.

Так он и решил. Уже в тот же вечер Витя начал собирать пожитки при тусклом свете керосиновой лампы, отсортировывая свои вещи и вещи отца. Он пересчитал оставшиеся деньги, которых оказалось немного. Имевшиеся продуктовые карточки он отоварил на следующий день. А проходя через городской рынок, поинтересовался у торговцев ценами на одежду и обувь, собираясь продать или обменять на продукты, оставшиеся от отца вещи – шинель, ватник, сапоги, гимнастерки. Вырученное от реализации