Перед рассветом собрался, ушёл. Она спала. Конечно, думаю теперь. Может, эта вся история не за прошлое, а про завтра. Сложится, не сложится, какая разница? Всё равно не отвертишься уже. Всё уже случилось. Неотвратимо потому что. Я же знаю, вижу – кто не при делах, тому и прилетает. Только вот хочется спросить: почему так резко с судьбой происходит, шлёп, и всё? Бестолково как-то. Рулетка, где даже барабан не крутишь. Но и спросить не у кого. Только поднять голову да крикнуть: эй?!
Трель жаворонка
Это случилось весной. ПВД у нас был в бывшей насосной станции на пересохшем канале. Вокруг всё в воронках, прям лунный пейзаж, и сама водокачка покоцана сильно, но советский бетон держал крепко, все целы-здоровы, не пробьёшь. Рядом, насколько хватает взгляда, только поля и выгоревшие посадки – укрыться особо негде. Поэтому станция наша была для округи единственным островком жизни, ковчегом спасения. Все тропки на ней сходились, все на неё опирались при накатах и откатах, отсюда выходили, здесь укрывались. Штурмовые группы, эвакуация, разведка. Считалась материнской базой, или «маткой», все операции отсюда начинались. Пока дядя Женя из Бахмута не ушёл, была наша, сейчас противнику отдали. Жалко, конечно.
Заскакивали и дроноводы. Отработают – и к нам. За ними настоящая охота идёт, им постоянно приходится ховаться. А у нас прям курорт – стены толстые, начальства нет, поживиться всегда есть чем. Хоть армейская халяльная тушёнка, руку на сердце, очень неплоха, но за несколько месяцев воротить начинает. А тут и домашняя купорка всегда найдётся и, бывало, лучок-петрушка свежие, прям у бойниц выращивали. Сало минимум двух видов. Гости едят, хвалят, а наш Рюша им: «Я вас умоляю! У доброй мамки завсегда и конфетка припасена!» И варенье какое-нибудь – с айвы, вишнёвое или фирменное от своей хозяйки – кизиловое. Неплохо жили.
Крыли, конечно, нас часто и злобно, но, говорю, сильно не брало, максимум контузии. Забьёмся, бывало, в самый дальний тоннель, сидим в темноте, сбитые в кучу, как личинки. Снаружи бушует, шарахает. Отшумело – выползаем, кряхтя, на свет божий, продираясь сквозь обваленные стены, ошарашенные, непонимающие. И вот свет, воздух. Жизнь! Есть что вспомнить.
Был среди блашников-дроноводов такой Сева – невысокий, сбитый внимательный паренёк, явно из домашних геймеров, только на войне и повзрослевший. Однажды слышу, ребята над ним подтрунивают: «Сева, чё там? Не объявился твой хохол?» А тот только отмахивается беззлобно: «Идите на хер, надоели уже». Оказывается, уже пару месяцев, как списывается в телеге с коллегой с той стороны. Украинцы частенько в наших чатах висят, а мы в их стараемся поглядывать. Полезно знать, какие проблемы у парней на противоположной стороне, чем живут и что думают. Иногда приятно и срач устроить, навести шума. В общем, все терпимы к такому соседству. Тем более когда двухсотых забрать или попросить Пасху не портить, проще напрямую договориться.
Так вот, Сева зарубился как-то в чате с вражеским дроноводом – кто кого первее загасит. Они же друг для друга главная цель. Вычисляют конкурента, какие-то триангуляции проводят, спектроанализ. Целая наука. А тут на одном участке работают – прямая опасность, вот и решили пиписьками помериться, кто круче. Давно уже битва у них, в личной переписке «сверяют часы», провоцируют. И вот Сева наш ходит как потерянный. Народ посмеивается. Оказывается, соперник давно не пишет, долгое время не в сети. Сева места себе не находит, на шутки огрызается. Переживает, что с тем случилось что-то.
Было, парни заспорили, как лучше обнулиться. Кто-то говорит, самое лучшее – гранату на шею, к артерии, сразу в отключке. Стреляться ведь неудобно, пистолетов нет. Другой отвечает: мол, неправильно – так морду разворотит. Как родным хоронить? Надо, чтоб лицо было. Вот некоторые гранату суют под ворот броника.
Рюша наш, возрастной уже боец, повоевавший, сивоволосый и остролицый, как все луганские, был любителем каждый разговор забирать. Только и слышны его протяжные «Да ты шо…» и «Я тя умоляю». Вот Рюша и здесь встревает: «Я вас умоляю… Лучше под бороду пулю. Рожу не портит, отходишь моментом. Люкс прям. Только надо в каске, шоб не разлетелось». Ему говорят – калашом неудобно. А он: «Да ты шо… Возьми да примерь. Левой ствол в мякотку упри. Правой на курок. Очень удобно». Спрашиваем, примерялся уже, што ль? А он: «Тю-ю… Оно мне надо? Мне жинка сказала – прибьёт, если на себя руки наложу». Смеёмся: мол, как же она тебя, если ты уже всё? Он: «Я тя умоляю! Эта достанет. Так и сказала, если руки наложишь…» – «А если в штаны наложишь, тоже убьёт?» – спрашиваем. «То не. Отстирает. Она у меня понимащая», – говорит.
Сева, хоть и молча рядом ходил, видно, прислушивался. Известно ведь, им лучше в плен не попадать. Обычного бойца, может, и пожалеют, если уговорились, что сдаётся и покорно себя ведёт. Дроноводу такое не светит. Всю ярость на него выместят. Ведь обычно недосягаем, воюет не на равных, и вдруг – бац, попался лицом к лицу. Не любит их пехота. Оно и понятно, блашник – жестокая очень профессия. Людей с неба выцеливаешь, уничтожаешь, как в компьютерной игре, персонажи маленькие и беззащитные, как букашки, однако всё по-настоящему, видна агония. На отходе или эвакуации штурмовая пехота обычно отпускает, а блашники добивают всех. Они и сами шалеют от такого нечеловеческого занятия, вводят себе правила, например не атакуют при определённых ситуациях или, если боеприпас не сработал, второй раз не бросают, чтоб не гневить Всевышнего. И суеверия у них свои. В общем, Сева радары навострил, но до поры в дискуссии не участвовал.
«А почему приходится себя обнулять?» – вдруг спрашивает. Видать, понял, что ему важно в этом вопросе иметь ясность.
Парни стали трепаться, в каких случаях правильно, а в каких западло. Бывают ведь разные ситуации. Иногда малодушие. Или стресс, нервяк, ломается человек. Бывает, не хочет терпеть боль или жить без яиц, если так раненый. Иногда геройство. Например, братву не выдать, ведь нос пассатижами выкрутят, всё расскажешь. Часто это мужская гордость – не дать противнику тебя победить, не проиграть. Тут же честь офицера. Всякое бывает.
– Если иначе капец, тогда никак больше, – говорит Рюша.
Точнее не скажешь. Есть вещи дороже жизни. Бывает, судьба кому-то поворачивает так, что жить дальше невыносимо, но надо. Ради парней, семьи или ради дела. Но иногда наоборот, сохранив жизнь, потеряешь большое и важное. Тогда самострел – взрослое решение, зачёт и уважуха такому.
– А что важнее жизни? – спрашивает Сева.
– Много шо важнее жизни. Маленький ты ещё для взрослых разговоров. Умереть легко. Жить трудно, – сердится Рюша. – Сначала сделай, потом можешь умирать.
В то время как раз весна раздалась. Хотя на километры вокруг выжжено всё, а чувствуется, пахнет землёй и воздух такой, хоть пальцами трогай. У луганских вообще по весне всегда обострение, радиоэфир забивают. Они и в обычное время любят за жизнь по общей связи тереть, доложив по делу, начинают уточнять у далёких собеседников, «хто ваще» да с какой станицы, кого знает, чья родня. Потом разговор неизбежно переходит на житейские «шо хде почём» и «хто хде шо брал». Не забывают аккуратно спросить и как дела у сисястых знакомок.
Но весной их накрывает другое. Тоска по земле. В эфире только и слышно: «Я тя умоляю! Черешню-та, как и шпанку, парно сажать надо! Хде вас таких берут, твердожопых…» Рюша наш больше всех в таких обсуждениях участие берёт. Бывает, и противник влезает в обсуждение: «Эй, пидоры, хорош мриять, всё равно скоро в нашей земле удобрением будете!» Наши им: «Ты на нашу землю не замай, хохол! Когда сдаваться будешь?» Те в ответ: «Русские не сдаются! А вы скоро сдохнете, орки!» Оттуда же
