— Если у кого-то есть вопросы — останьтесь. Остальные — свободны. Транспорт ждёт, чтобы отвезти вас к вашим квартирам. Каждой будет выдан небольшой продуктовый набор — возьмите его с собой и передайте хозяйке дома. Помните, пожалуйста: многие бельгийские гражданские голодают. Возможно, вы и сами голодны — но будьте тактичны и ешьте скромно. Разумеется, можете взять логарифмические таблицы и линейку и тренироваться до тех пор, пока не будете решать задачи во сне. До завтра.

Фламандский вечер был тёмным, влажным, тихим. Кэй сидела на переднем сиденье джипа, с чемоданом и коробкой с продуктами в багажнике. Ей дали только имя — доктор Маартен Вермёлен — и адрес. Было ясно, что водитель не знал дороги. У него была нарисованная от руки схема, и время от времени он останавливался, и Кэй приходилось выходить и вглядываться в незнакомые уличные таблички. Они проехали через пустую площадь, пересекли мост. Свет фонаря отражался в чёрной воде. В редких окнах по широкой улице тускло мерцал свет за плотными шторами. Это, видимо, был старый центр города — по крайней мере, по зданиям с фасадной кладкой и резными окнами так казалось. Всё напоминало фламандскую живопись. Она бы не удивилась, увидев сторожа с фонарём.

После нескольких разворотов и того, как они дважды проехали мимо одной и той же церкви, джип въехал в мощёный переулок с высокими кирпичными стенами и старыми деревянными дверями. За ними виднелись силуэты домов. Водитель остановился, посветил фонариком на карту, потом на номер дома.

— Вот и всё, мэм.

— Вы уверены?

— Так здесь написано.

Они выбрались из машины. Водитель явно торопился, пробормотал, что ему ещё нужно развозить других девушек, вытащил чемодан и коробку, поставил их на мокрый тротуар, пожелал спокойной ночи и уехал. Кэй огляделась. Она не имела ни малейшего понятия, где находится, не говоря уже о том, как завтра добраться до банка. Она почувствовала короткий укол паники, но сразу же подавила его. По сравнению с полётами в одиночку на высоте восьми миль над Берлином это была ерунда. Она повернула металлическое кольцо дверной ручки, взяла чемодан, прижала коробку подмышкой и толкнула дверь плечом. Петли скрипнули и нехотя поддались.

Дорожка из истёртых камней вела через грязный сад к входной двери. Кэй позвонила и отступила назад, всматриваясь в фасад. В одном из окон наверху мелькнул свет, но его тут же закрыли шторой. Через минуту за дверью послышались шаги, лязг засовов, поворот ключа. Дверь приоткрылась, и в проёме показалась половина лица пожилого мужчины.

— Доктор Вермёлен?

— Ja?

— Я офицер ВВС Великобритании, Анжелика Кэйтон-Уолш.

Старик закатил глаза, обнажая пожелтевшие белки, и раздражённо пробормотал что-то на фламандском.

— Простите, я не понимаю, — сказала Кэй.

— Je ne parle pas anglais!

— Peut-on parler français?

Он нехотя хмыкнул:

— Oui.

И снова — на помощь пришли монашки из школы Божьей Матери.

— Je suis l'officier de section Angelica Caton-Walsh de la force aérienne britannique. Vous m'attendez?

Он всмотрелся в её лицо, затем в коробку, потом снова на неё.

— J'ai dit à l'officier anglais: non!

Я сказал английскому офицеру: нет. Кэй пробормотала сквозь зубы:

— Вот как.

Она начинала терять терпение, стоя под дождём. Жестом указала на небо:

— Je suis désolée… mais je suis ici!

Он ещё немного поворчал, затем со вздохом открыл цепочку и впустил её.

Передняя напоминала дом её бабушки: чёрно-белый плиточный пол, изношенный коврик, тяжёлая деревянная мебель, обеденный гонг, металлический распятие, картинки с изображением святых, вышитые библейские цитаты, тиканье напольных часов и запах… не мёртвого, но старого, затхлого времени. В доме было холоднее, чем в джипе. Кэй поставила чемодан, но коробку оставила в руках.

Доктор Вермёлен запер дверь, задвинул засов. Он был лысый, костлявый, лет под шестьдесят, с пигментными пятнами на руках и черепе. Из-за плеч свисал свободный зелёный кардиган. Он крикнул вверх по лестнице:

— Амандин!

Послышался скрип половиц, и тут же начала спускаться женщина — будто заранее ждала. На ней были массивные ботинки и тёмное пальто, волосы подстрижены коротко, почти по-мужски. Через очки в тонкой оправе она внимательно осмотрела Кэй. Вермёлен сказал ей что-то по-фламандски, затем повернулся к Кэй:

— Ma femme.

Кэй протянула коробку:

— Это вам, — сказала она по-французски. — Простите за неудобство.

Женщина приняла коробку, заглянула внутрь, затем взглянула на Кэй уже немного теплее:

— Вам лучше пройти в тепло.

Кэй проследовала за ними мимо часов в кухню. Тапки Вермёлёна шлёпали по каменному полу.

Большой буфет был наполнен синим и белым китайским фарфором. Два высоких деревянных кресла с подушками и пледами стояли перед чугунной печкой. На столе лежала стопка старых книг в тканевых переплётах и пара шерстяных носков с дырками — их штопали. Мадам Вермёлен отодвинула шитьё и поставила коробку. Она аккуратно вынимала содержимое и рассматривала с выражением почти благоговейного изумления: две красные банки говядины Fray Bentos, армейские консервы с мясным рагу и овощами, пачка чая, три ломтика бекона в вощёной бумаге, банка сгущённого молока, маленькая буханка хлеба, коробочка с яйцами, плитка шоколада. Она выстроила всё это в ряд, как сокровища. Открыв коробку с яйцами, показала мужу три крохотных белых яйца, не говоря ни слова.

— Этого немного, — сказала Кэй. — Простите.

— Vous êtes très gentil, — сказал доктор Вермёлен. Он выглядел расстроенным.

— Простите нас, — внезапно добавил он по-английски. — Мы просили, чтобы вас к нам не направляли. У моей жены — как это называется? — он постучал себя по груди. — Angine.

— Стенокардия?

— Oui, angina — конечно, латинское слово. И мой сын тоже нездоров. Но, как вы сказали, вы здесь, и нам остаётся только принять это. Возможно, ненадолго. — Он указал рукой: — Ваше пальто. Садитесь. Согрейтесь.

Она сняла пальто, передала ему и села на одно из кресел, протянув руки к печке. Значит, он всё же говорил по-английски — и довольно хорошо. Зачем тогда притворялся?

Позади послышался громкий стук. Кэй обернулась — и вскрикнула. В окно задней двери вдавилось лицо — искажённое, замутнённое стеклом.

— Не пугайтесь, — сказал Вермёлен. — Это мой сын.

Он открыл дверь. Молодой человек с хромотой вошёл, неся мешочек. Бросил его на стол, сразу повернулся к Кэй, снял кепку — и показал густые тёмные волосы: короткие по бокам, длинные сверху.

— Это Арно, — сказал доктор. Он что-то сказал ему по-фламандски.

Арно поклонился, поцеловал Кэй руку. Был он примерно её возраста, очень бледный, но красивый. Лицо мокрое от дождя. Голод придал чертам остроту, подумала Кэй. Глаза тёмные, живые. С сильным акцентом он произнёс по-английски:

— Очень приятно познакомиться.

Он заглянул в мешок и достал четыре грязных картофелины. Подмигнул, победно улыбнулся:

— Voilà!

Кэй улыбнулась в ответ. Он украл их из чьего-то огорода, подумала она.

Предвкушая еду, семья Вермёленов повеселела. Арно снял промокший пиджак, уселся и стал снимать ботинки. Мадам Вермёлен вымыла картошку, бросила в кастрюлю и поставила на плиту. Открыла банку с рагу и переложила в другую кастрюлю.

Доктор ушёл в соседнюю комнату — мрачную, промозглую гостиную — и вернулся с бутылкой голландского яичного ликёра. Он разлил напиток по четырём крошечным рюмкам и протянул каждому. Он поднял тост — À l'amitié! — За дружбу! — и Кэй чокнулась с каждым из них. Сладкий, яичный вкус напомнил ей заварной крем — а значит, почему-то, и Рождество… от чего на мгновение стало особенно грустно.

— À l'amitié!

Кэй чокнулась со всеми. Напиток был сладкий, яичный, он напомнил ей заварной крем, а потому — Рождество. И на мгновение ей стало грустно.

Они сидели у печки, глядя на кипящую картошку. Доктор с горечью сказал:

— Немцы забрали всю картошку перед уходом — как будто у них в Германии своей нет!