С перекошенным лицом и жутью в глазах бессарабка влетела в комнату.

— Скорее хватай девок, побежали! Румыны вас резать идут! И тихо! Ни звука! А то будет нам всем!

Ухнуло-рухнуло вниз сердечко Тонечки! Но не вскрикнула она, не молвила ничего. Один взгляд на лицо хозяйки сказал ей всё.

К чести Тонечки прибавим, что ночные тревоги были ей знакомы ещё по Сахалину, когда стремглав прибегал боец с границы и в мгновение ока весь семейный барак, молча, в полной темноте бежал к окопам — прятаться-спасаться от самурайских вылазок. И тут Тонечка не стала тратить драгоценные мгновения на расспросы и сборы. Тихо и быстро подняли женщины девочек. Тапочки, халатики, документы — и бегом!

Приученные подчиняться матери, девочки даже и не плакали. Бессарабка затолкнула Тонечку и девочек к себе в сарай, закидала сеном и страшным шёпотом велела сидеть тихо, как мышки, без единого звука. Наказала — и опрометью кинулась прочь из сарая.

Тонечка обхватила дочек, и все настороженно замерли. Девочкам очень хотелось есть, но больше — пить. Они тихонько пытались поскуливать, но Тонечка шёпотом уговаривала их потерпеть. А сама умирала от страха. Мутилось в голове, кружилось в глазах, но Тонечка запрещала себе думать о худшем. Проходили ночные часы, далеко-далеко изредка слышались странные тонкие и захлёбывающиеся вскрики, грубые мужские голоса, затем вдруг грохнуло!

Ударили орудия! Тонечка чётко осознала, что случилось непоправимое. Началась война!

И её Гриша первым встречает натиск врага! От страха не было даже слёз.

Что им делать теперь?

Они беззащитны и отданы на милость людей.

Хорошо, если добрых людей!

Тут Тонечка оборвала себя. Конечно добрых. Хозяйка спасла, заново подарила жизнь и ей, Тонечке, и дочуркам её!

Хозяйка не бросит! Не предаст!

— Не предаст, — как заклинание шептала Тонечка пересохшими губами.

В щелях сарая зарозовело небо. Скоро рассветёт…

Вдруг перехватило дыхание…

Дверь тихо открылась!

Кто там?

Кто пришёл?

Жизнь или смерть?

А на пороге стоит хорошо знакомый Тонечке мальчик, сын хозяйки.

— Тётя Тося, выходи, — прерывисто прошептал мальчик. — Свезу вас к вашим. Ты только скажи, куда везти.

На крытой телеге с сеном вывез он Тонечку с девочками из городка, по окраине которого уже трещали немецкие мотоциклы и ходили румынские конники и пехота.

А вот и лесок! Вот наш грузовик стоит!

— Антонина Степановна! — обрадовался знакомый шофёр грузовика.

— Вася, а что Григорий Сергеевич? — прошептала еле живая Тонечка.

— Не знаю, Антонина Степановна, ничего не знаю. Отправлен сюда с ночи. Велели все семьи утром эвакуировать. На станции эшелон ждёт. А вот народу собирается мало… Да вы залезайте, давайте подсажу?

Водитель помог окоченевшей Тонечке и деткам залезть в кузов, там были всхлипывающие женщины с детками. Но мало, страшно мало!

Ждали ещё какое-то время…

И наступил тот суровый момент, когда медлить уже опасно. Да, видать, и ждать уже некого…

Грузовик зарычал и тронулся с места.

Вовремя.

И вот Тонечка с дочками уже на железнодорожной станции, где ждёт их товарняк. К нему со всех сторон стекаются потрясённые событиями беженцы…

К ночи приговорённый приграничный город уже был весь занят румынами и немцами.

12. Бессарабия. Тонечка и Гриша разлучены войной

А что же Григорий?

Пограничники бились.

Бились насмерть. Самозабвенно и решительно.

Бились, потеряв счёт времени.

Румыны организовали переправы через приграничные реки, пытались захватить плацдармы. Но были встречены хорошо организованным огнём пограничников, поддержанных нашей артиллерией.

В бой вступили все: и маневренные группы, и батальоны войск прикрытия РККА, все резервы.

Нашим пограничникам удалось нанести наступающим передовым частям немецких, румынских и венгерских войск тяжёлые потери в живой силе. На многих участках фашисты были отброшены на исходные позиции. Основные бои шли возле железнодорожных и шоссейных мостов через впадающую в Дунай реку Прут.

— Товарищ капитан, приказ… начальника погранотряда. Отходить!

— Как отходить? Тут румыны лезут!

— Отходить! На соединение с частями Красной армии!

— Что с мостом?

— Приказ — взорвать.

И взрывы сотрясли мир.

— Товарищ капитан, товарищ капитан, вы меня слышите? Что с вами? Товарищ капитан!

— Отходим! Отходим! Приказ начальника погранотряда! Все в лес!

Григорий вёл остатки отряда по лесу. Вдруг в кустах раздался тихий свист.

— Приходько, проверь свистунов.

Но уже из подлеска выбирались и бежали к ним молодые бойцы.

— Товарищи, да это же Григорий Сергеевич!

Он узнал своего бывшего ученика из школы младшего комсостава.

— Зацепа, ты? Сколько вас?

— Нас пятеро.

— Идите с нами.

— Спасибо, товарищ капитан! Мы тут маленько заплутали.

— Быстрее, не копайтесь!

Наступал вечер. К группе молодого командира присоединялись совсем ему незнакомые бойцы РККА, отбившиеся в пылу схватки, потерявшие «своих» в кровавой кутерьме. Григорий Сергеевич с пограничниками организовывал эту аморфную массу разнородных бойцов сначала в отделения, потом и взводы. Назначал старших из «своих» бойцов. Каждого присоединившегося лично предупреждал: если идёшь с нами — тут дисциплина железная.

Предупреждал только однажды.

Второго раза не требовалось.

Сборный отряд всё шёл и шёл.

Григорий Сергеевич хорошо знал эту местность по картам. Он преподавал тактику младшим офицерам и часто повторял им слова генералиссимуса Суворова: «Умей пользоваться местностью, управляй счастьем». К тому же за годы службы он сам прекрасно изучил окрестности. Теперь он вёл бойцов по памяти.

Временами рука Григория касалась кармана, в котором лежал ключ от дома. Ключ от того мирного и счастливого дома, где ещё недавно ждала его Тонечка, где бурно и радостно скакали вокруг него его девочки…

— Так было и так будет! Будет! Я тебе это обещаю, слышишь, Тоня!

А пока он, Гриша, сохранит этот ключ. Этот талисман. Он приведёт его к Тосе! Они встретятся, иначе и быть не может.

Но сейчас перевес оказывается на стороне захватчика. Надолго ли?

* * *

На станции Тонечка поражалась, что вот вовсю грохочет война, режут русских людей, а железная дорога — как будто вне времени и событий. Вот — паровоз, вот — вагоны, станция, кипяток. А вокруг кричат и стонут, рыдают и молятся обезумевшие люди.

Всё вокруг Тонечке казалось диким и нереальным. Она обмерла внутри и как будто смотрела на себя со стороны. Чувства прекратились. Это был шок.

Но она сделала, что была обязана.

Собирала других, бьющихся в сухой истерике женщин, их детей, помогала забираться в товарняк, позаботилась о воде. Велела всем мамам написать имя и фамилию их детей на лоскутке или тряпочке и нашить на платья или штанишки. Когда все занялись делом, то немного пришли в себя. Между женщинами пошли разговоры о том, что непременно через день-два врага выдворят с нашей территории и