Закончили около девяти. Дождя не было, но холодный ветер начинал забираться под одежду. Дон Сантьяго пригласил всех выпить мате к себе в дом, натопленный дровяной плитой. Вслед за лесником члены экспедиции гуськом переступили порог, потирая руки, и каждый по очереди прошел в туалет.

Вокруг царила всепоглощающая тишина. Гости завороженно следили за колебанием огня, потрескивающего за старинной кованой решеткой плиты и подпитываемого маленькими поленьями, которые дон Сантьяго нарубил с почти геометрической точностью. Вода кипела. Хозяин снял чайник с горячей плиты, где поджаривались куски лепешки, и осторожно наполнил калебас. Джованна приняла его из рук лесника, сделала жадный глоток и вернула сосуд со словами «большое спасибо». Дон Сантьяго посмотрел на нее обиженно, подняв седые брови, но тут вмешалась Андреа, извинилась за подругу, она с севера. Там пьют только кофе, сказала она, а потом пошагово объяснила на английском, как правильно пить мате по кругу и почему нельзя говорить «спасибо» после первого глотка.

Сам Сантьяго умилился старательности иностранцев и неуклюжести их жестов, когда они передавали друг другу калебас, словно это был древний местный ритуал. Сидя напротив подруги, Джованна посмотрела на нее с благодарностью, и они продолжили молча пить, пока хозяин поддерживал огонь, а мате возвращал тепло и бодрость телу.

После пары кругов Андреа сделала знак Джованне. Остальные гости встали вслед за ней. Поблагодарили и вышли в ночной холод степи.

Полчаса спустя, когда все уже забрались в спальные мешки, Джованна гладила руку Андреа, обнимавшую, как мягкая ткань, ее подбородок. Она смотрела в одну точку на потолке палатки, которую ветер трепал со звуком, похожим на рев бурной реки.

— Я всё думаю, — сказала Джованна. — Как же хорошо, что ты здесь.

Несколько минут спустя, уже выключив свет, она продолжила шепотом:

— Ты спишь?

— М-м-м?

— Ничего, спи.

— Я не сплю.

— Просто я вспомнила, как в детстве перед сном играла в игру, которую очень любила. Я никогда никому этого не рассказывала. Нужно было сосредоточиться на том, о чем в тот момент думаешь, и потом идти назад, мысль за мыслью, как будто разматываешь нить, которая возвращает тебя к тому, о чем ты думала до этого. А потом до того. И так, пока не дойдешь до точки, в которой уже ничего нет. Там нить обрывалась. И тогда я оставалась словно с обрывком нити в голове.

Уже задремавшая Андреа повернулась к ней, придвинулась в своем спальнике. Поцеловала между ртом и щекой и положила голову ей на плечо.

— Как красиво… Будем спать?

— Да, давай, — ответила Джованна, всё еще глядя в ходящий ходуном потолок палатки, слушая, как ветер свистит над бескрайней равниной вокруг. Под этот звук она закрыла глаза. В определенном смысле она чувствовала себя в безопасности, будучи уверенной в своей принадлежности к окружающему пейзажу, который позволял ей неторопливо слушать саму себя, как будто мысли текли спокойным ручьем, были фрагментами, иногда складывающимися в кольца, а потом разлетающимися и растворяющимися под светом.

* * *

Как-то после обеда стук в дверь разбудил Патрисио. Он вошел в комнату к сестре, но там никого не было. В растерянности он застегнул куртку и замер посреди гостиной. В окно он видел людей рядом с черными пикапами. Опять раздался стук, тяжелый и ритмичный, по три удара. Патрисио сделал глубокий вдох и повернул ручку двери.

За ней стоял сухощавый мужчина, ненамного выше его.

— Добрый вечер, брат, — сказал он, раздвинув губы в подобии улыбки, которая Патрисио показалась гримасой робота. — Меня зовут Бальтасар. Давно хотел с тобой познакомиться.

— У меня нет братьев, — ответил Патрисио надтреснутым, как сухая ветка, голосом.

— Мы все братья в обширном. — Патрисио заметил, что на пурпурной тунике гостя висела коробочка эвкалипта. — Ты знаешь, кто я?

— Сукин сын, который похитил моего отца.

За спиной Бальтасара, рядом с черными пикапами, стояли четверо мужчин. И они явно не привезли коробок с подарками. Они смотрели на Патрисио зловещим и дружелюбным взглядом религиозных фанатиков.

Бальтасар опять изобразил улыбку и продолжил:

— Нет, это совсем не так…

— Чего тебе надо?

— Чтобы ты поехал с нами.

Патрисио отступил на несколько шагов. Вдруг он почувствовал, что бежит, глядя вверх, чтобы взять посланный с другого конца поля пас, что его сестра пытается обойти Месси на входе в виртуальную зону, а у него рука потеет на джойстике, что отец учит его охотиться на кроликов и задерживать дыхание, глядя в их черные глаза, которые внимательно смотрят, прежде чем погаснуть, что что-то толкает его в промежность, что мама бьет его по щекам, что холодный пот течет по спине, дрожит подбородок, подступают слезы, что его тоже сейчас похитят из собственного дома, словно это в порядке вещей.

Слышно было, как кошка мяукает на крыше. Патрисио собрал и сглотнул слюну.

— Ладно, поехали, — сказал он, закрывая за собой дверь.

* * *

Ла-Пуэрту окружал протяженный деревянный забор с проволокой под напряжением. Два человека в фиолетовых туниках открыли ворота. По территории сновали прихожане по своим делам, бормоча что-то, чего Патрисио не разбирал. Поселение выглядело скромно, но одновременно претендовало на некоторое благородство благодаря зданиям в стиле построек немецких переселенцев, окруженным рядками молодых эвкалиптов. Патрисио пригласили выйти из машины и пройти в комнату с табличкой «Обширный». За ним осторожно закрыли дверь и оставили одного впотьмах. В полумраке он едва мог разглядеть помещение. На ощупь прошел мимо чего-то, что казалось деревянными скульптурами. Постепенно комнату осветила люминесцентная лампа.

Помещение было небольшим, хоть и с высокими потолками. Запах развешанных по стенам эвкалиптовых веток напомнил, как отец заваривал их листья на кухне. Патрисио посмотрел прямо перед собой и увидел отца в плетеном кресле, в которое, казалось, его тело бросили как мешок. Еще не понимая до конца, что происходит, не успев протереть глаза или ущипнуть себя за руку, Патрисио услышал: «Подойди, сын». Но голос не был голосом Педро. Не тем, который мальчик помнил. Он подошел, и горьковатый запах гнилых фруктов ударил в нос. Вблизи Патрисио заметил на лице отца явные признаки истощения и подумал о восковых фигурах. Быстрая ледяная струйка скатилась по спине. Ему стало противно от ощущения, что влажная кожа Педро как будто тает.

Патрисио остановился, дрожа, с подступающими к горлу слезами. Педро ничего не говорил. Между ними протянулось молчание. Тогда он присмотрелся и заметил, что правая рука отца двигается. Рядом с креслом стоял столик с религиозными предметами и сборником судоку, из тех,