Вместо канонизации Дарья посмертно получила от Великого Гопника Орден Мужества. Кремлю, в сущности, не нужна политическая отсебятина Дугиных, которая в какой-то момент могла бы перерасти в ультраправую оппозицию и которая решительно бы сопротивлялась любому замирению с Киевом, рассматривая его как измену. Кремль любит править самостоятельно. Во всяком случае Дугины представляли собой маргинальную политику.

ФСБ стремительно (видимо, опасаясь нареканий высшего начальства) раскрыла преступление, нашла якобы виновницу, украинку, якобы связанную с СБУ, умчавшуюся из России в ЕС прямо в ночь убийства (хорошие отмазки). Подрыв дорогого иностранного внедорожника (патриотка Дарья не гнушалась ездить на машине иностранной компании) взяла на себя до сих пор неизвестная (или несуществующая?) внутрироссийская боевая организация Национальная Республиканская Армия (НРА), в манифесте которой якобы записано физическое уничтожение правительственных и региональных чиновников. В оппозиции есть мнение, что ее убрали «свои», сделав «сакральной жертвой» для дальнейшей активизации репрессий. Но кто бы ни стоял за этим терактом, ясно, что война двинулась в сторону запредельной взаимной ненависти и при этом еще не достигла своего дна.

75. Япония. Наедине с тобой, cюнга

Бывает, думаешь: куда бежать от жужжащих и жалящих стереотипов? Где тот край, за которым гаснут однозначные команды и рождаются альтернативы? Как обрести покой и волю, завещанные поэтом? Передвигаясь по шкале культур, невольно ищешь путь освобождения.

И невольно оглядываешься на Японию. Я поехал туда впервые, напуганный напутственными предупреждениями о невозможности понять японское сознание. Мне повезло: я в первый же вечер сидел в токийской мастерской у прославленного фотохудожника Араки, затем было немало и других прославленных людей, и вдруг оказалось, что японское сознание гораздо более прозрачно, исторически, с давних пор и сейчас, напоминая горные озера, чем сознание, казалось бы, гораздо более близких цивилизаций.

Одним из таких прозрачных горных озер для меня стало японское искусство сюнга.

Ну, понятно, у них там в Японии все по-другому. Их страну родили боги, обойдясь без непорочного зачатия, в нежном и страстном совокуплении, даже не просто по взаимному согласию, а по любви. Люди, звери, природные божества, горы, вишни, клены, цветы и, конечно, рыбы, покоряющие высоты серебряных водопадов — всё высыпалось из этой корзины и превратилось в круговорот жизненных явлений. При этом сохранилась презумпция невиновности самого бытия. Идея грехопадения не нашла в нем своего места, которое вместо него заняла чувственная мысль о красоте.

Эту чувственную мысль о красоте развило искусство сюнга.

О чем рассказывает сюнга?

Она говорит, что сердцем жизни является любовь.

Без нее жизнь — не жизнь, а так, какой-то сизый мрачок. Любовь порождает любовь, разливаясь по древу жизни. Любовь преломляется в различные состояния, от блаженства и сострадания до жестокости и даже ненависти. Любовь к ненависти — тоже форма любви, ее извращенная конструкция. Но это, пожалуй, крайняя форма подобного извращения, тогда как любовь сильнее любых попыток извращения.

О том, что любовь сильнее любых попыток извращения, рассказывает сюнга.

Сюнга завелась в японской культуре давно, в старобытные времена, придя из богатого открытиями Китая, вспыхнула ярким светом в семнадцатом-девятнадцатом веках и осталась навсегда.

С ней легче жить.

Сюнга — глубоко интимное искусство, созданное для всеобщего употребления. В какой-то степени это лекарство. Лекарство от вульгарности, пошлости, мракобесия, ложного пуританства. Она — антипод и антидот лицемерия. Изображая людей в предельно откровенных положениях, с набухшими страстью телами, густыми зарослями лобков, интригующими подробностями заветных органов, то пылающих желанием влажных урочищ, то могучими башнями членов, сюнга целомудренна в том смысле, что она ничего не скрывает, не лукавит ни при каких обстоятельствах, и ее предельная открытость есть знак душевного равновесия, умной сосредоточенности.

В этом сюнга уникальна. Здесь ей нет равных в народных и авторских исполнениях других цивилизаций.

Но это не значит, что она строит дамбы и очистительные сооружении на пути желания и страсти. Для сюнга есть только одна боязнь: обеднить предмет повествования запретами и нравоучениями, растерять сложность любви.

Для сюнга любовь не только сердце, но и корень жизни. Это взаимодействие сердца и корня — гарантия разнообразия сюнга. Она многофункциональна. Она возбуждает призывами к подражанию. Она учит без дидактизма. Она оберегает жилище от пожара, солдата — от смерти. В русско-японскую войну сюнга была у солдат за пазухой. Возможно, это как-то повлияло на гибель «Варяга».

Будучи, как и сама жизнь, катастрофичной то в меньшей, то в большей степени, предчувствуя если не Хиросиму, то во всяком случае изломы национальной судьбы, сюнга не ищет успеха в государственной политике, отбирая хлеб у любой идеологии, от кровожадной до либеральной.

Погружаясь в сюнга, невольно отлетаешь с периферии новостных событий, необязательных будничных заданий куда-то в секретный, праздничный центр существования. Это не может не раздражать правителей всех времен, и сюнга не раз попадала под запрет как в самой Японии, так и на Западе.

Сюнга снижает уровень социального должествования человеческой личности, предлагая нередко даже к самом себе относиться с иронией, со смехом. Смеховая культура значительной части сюнга сближает ее, в частности, с русской заветной сказкой, а также высокой эротикой Баркова и «Гавриилиады» молодого Пушкина. Но в отличие от этих традиций, сюнга более амбивалентна.

Сюнга доказывает своим существованиям, что многие открытия на половом пути человечества были совершены задолго до сексуальных революций второй половины ХХ века.

Весенние картинки, как этимологически расшифровывается сюнга, зовущие к расцвету бытия, дополняются полярными значениями. Вырываясь из нижнего мира похоти, сюнга превращается в магнит, который, говоря словами Гамлета, более притягательный, чем властная драма табели о рангах. Она нежна и беспощадна, чиста и грязна, застенчива и бесстыдна, гетеросексуальна и склонна к гомофилии. Она воспевает любовь супругов и тайных любовников, страстные стоны богатых и бедняков, самураев и куртизанок, придворных и слуг. Здесь встречаются бегущая молодость и мудрость, причудливо переходящая в старческую нетерпеливость, самоутверждение и самоограничение, зубастое мастерство и девичья неопытность, воля к насилию, ужасы войны и мирные пастбища скотоложества.

Из-за дверей и в зеркала, с потолка и из-под циновки сюнга подсматривает за утехами других и сама не прочь распахнуть свое кимоно перед любопытствующими взорами. Сюнга играет в индивидуальные игры и осуществляет массовые