Допустим, президенту не удастся справиться с Леонорой, но тогда, к великому моему сожалению, он выместит всю свою злобу на Алине. Итак, из двух зол я выбираю меньшее; отношение мое к де Бламону не изменится, хотя я и буду терзаться угрызениями совести оттого, что мне все-таки довелось пойти на уступки злодею. Оставшись в комнате одна, я проливаю горькие слезы, меня печалит то, что я предала милую Софи, девушку нежную и порядочную, добродетельную и религиозную, — и ради кого? Леонора, очевидно, не может похвастаться даже частью из достоинств Софи; впрочем, Леонора — моя дочь, а Софи для меня никто. Но как избавить Софи от домогательств известного Вам человека? Что нам придумать? Согласившись подарить роду де Керней неожиданную наследницу, которая, поистине, не имеет к этой семье ни малейшего отношения, я, пожалуй, могу облагодетельствовать президента и мнимой дочерью, не правда ли? Разве не позволено достойным людям прибегать к хитрости, если они хотят спасти невинную девушку от кровожадных злодеев?

Продолжая сохранять впечатление, что Софи моя родная дочь, я всегда смогу эффективно противодействовать планам отвратительного Дольбура. Леонора ничего от этого не потеряет, ведь ее имя произноситься не будет. Она, кстати говоря, не испытывает особой нужды в официальной перемене родителей. Таким образом, я добьюсь освобождения Софи и упрочу счастье Алины. Ах! Напрасные надежды, так как президент предъявит злополучную выписку из приходских книг. Я, конечно же, легко разоблачу подлог, но тогда пострадает Леонора. Какое затруднительное положение! Раньше я благословляла те дни, когда мои дочери появились на свет. Увы, похоже, это были несчастнейшие дни моей жизни.

Что ж, придется уступить обстоятельствам и оставить Софи; да и чем я могу помочь этой несчастной девушке? Разве что благими пожеланиями; поскольку речь идет о счастье моих родных дочерей, я должна уступить... должна. Неужели бывают такие роковые моменты, когда Небо перестает поддерживать добродетель, так что порядочные люди не могут более надеяться на спасение? Если да, то от девушек следует тщательно скрывать эту суровую истину. Как иначе наставники заставят своих воспитанниц идти по тернистому пути добродетели? И какую наставницы извлекут на этом пути для себя пользу? Им ведь все равно не избежать капканов невоздержанности и порока.

Быть может, мне удастся смягчить президента, если я не буду выказывать моего раздражения? Пусть торжествует обманщик, мое поведение от его торжества нисколько не изменится. При виде моей совершеннейшей покорности де Бламон, вероятно, откажется от своих грязных замыслов в отношении Алины. Но Софи, которую я так долго считала родной дочерью... Легко ли мне пойти на предательство? Ну что ж! Покорность свою постараюсь объяснить природной мягкостью характера; я скажу президенту: «Софи — очаровательная девушка; она в вашей власти; умоляю вас, сделайте все, лишь бы только она была счастлива».

И почему я не отправила Софи в деревню Берсей, где живет ее любезная кормилица? Сейчас девушка уже вышла бы замуж. Какие глупости! Разве такой негодяй, как президент, когда-нибудь угомонится? Вероломный интриган, ради удовлетворения своих низменных страстей он не пожалеет ни сил, ни золота, ни друзей. Даже если бы я и отослала Софи в деревню, ей пришлось бы нелегко. Одним преступлением больше, и только... Но меня прерывают... Завтра я допишу это письмо.

13 января

Вы мне не поверите, но вчера вечером президент как ни в чем не бывало вошел в мою спальню. С благодушным видом он потребовал от меня дани Гименею, ожидаемой из рук Амура, лицо мое, вероятно, выглядело несколько изумленным, хотя я и старалась сдерживать эмоции. Президент заговорил первым. По его словам, он желает всем только добра, а в истории Софи ему пришлось играть роль стороннего наблюдателя. Во всем виноват Дольбур; мой потенциальный зять якобы стеснялся того, что его любовница живет в одном доме с будущей тещей, оттого-то он и заручился приказом об аресте Софи.

«Я провинился перед вами лишь тем, — продолжал президент, — что не предупредил вас об аресте Софи; но как я мог это сделать? Вы ведь пока не отказались от бредовых идей нашего мнимого с нею родства. Вы бы начали мне перечить, а мне бы не хотелось с вами ссориться, ведь я искренне желаю загладить мои прежние прегрешения; простите же мне эту маленькую тайну ради того глубочайшего почтения, что я к вам испытываю. Ваше доверие — предел моих желаний, — продолжал президент, — красотой вы превосходите прочих женщин... такие дивные черты лица; какие редкие нравственные добродетели... Мне ссориться с вами, судиться? Зачем?»

«Но Софи находится в вашем замке», — отвечала ему я, прервав поток льстивых комплиментов.

«И правда, — проговорил президент, удивленный моей осведомленностью. — Она в моем замке: Дольбур попросил меня приютить эту девчонку на некоторое время, и я не смог отказать моему старому другу».

«И когда же Дольбур заберет ее оттуда?»

«Он отошлет ее, — отвечал мне президент с таинственным видом, который имеют обыкновение принимать мошенники, намеревающиеся задурить голову честным людям, — отошлет ее в монастырь в глубине Гаскони. Там ей будет хорошо. Дольбур положит ей приличную пенсию. О! Вы еще не знаете Дольбура. По-моему, вы всегда относились к нему крайне несправедливо. Прекраснейший человек, строгий моралист, неиспорченная натура, откровенный друг. А его непосредственность! Ах, поверьте мне, только Дольбур сможет сделать нашу Алину счастливой! Что и говорить, вы по-прежнему продолжаете верить нелепым басням? (Я молчала.) Слишком много людей заинтересовано в том, чтобы ввести вас в заблуждение. Обманщики... А Валькур... Умоляю вас, не доверяйте этому интригану: мне еще не приходилось сталкиваться с таким ловким плутом».

«Минуточку, сударь, — возразила я, не выдержав этой беспримерной наглости; мне захотелось выяснить, как далеко зайдет президент в своей лжи. — Минуточку! Раз уж вы начали оправдываться, будьте любезны объяснить, почему полицейский служащий попытался в Вертфёе арестовать Алину вместо Леоноры? Я сама видела приказ об аресте Алины, подписанный лично вами. Но почему вы намеревались арестовать мою дочь вместо супруги Сенвиля?»

Друг мой, преступная физиономия де Бламона внешне казалась невозмутимой. Какое искусное притворство!

«Я? Я отдал приказ арестовать мою собственную дочь вместо Леоноры? — воскликнул президент. — Что вы такое говорите? Ведь я узнал о приезде Сенвиля в Вертфёй из светских разговоров. Вот еще неудача: я могу на вас рассердиться. Почему вы не сообщили мне об этом происшествии раньше? И в каком неудобном положении я бы оказался, задай мне кто другой вопрос на эту тему!»

«Так вы все отрицаете?» — в раздражении бросила ему я, поднимаясь с кресла.

«Ну будет, — продолжал президент с улыбкой, — теперь я вижу, что