негодяй искусно расставил свои коварные сети... Для него нет ничего святого: он презирает законы и добродетель, безнаказанно переступает непреложные правила человеческой морали! О времена! О нравы! Мне становится стыдно за то, что я родилась в столь отвратительную эпоху.
Шестого января, в девять часов утра, господин де Бламон предъявил настоятельнице монастыря сестер-урсулинок в Орлеане письменный приказ, в соответствии с которым девица Софи, содержащаяся там по просьбе госпожи де Бламон, должна была немедленно поступить в полное распоряжение президента... Предупрежденная мной о возможном появлении господина де Бламона, настоятельница заподозрила неладное; она отвечала, что знать не знает никакой Софи, в монастыре будто бы не живет монахиня, носящая такое имя. Уловка эта, однако же, не помогла, ибо президент пригрозил обыском в том случае, если настоятельница решит затягивать переговоры. Изрядно перепугавшись, добрая настоятельница не осмелилась скрывать Софи у себя в монастыре; несчастная девушка была выдана президенту и, таким образом, снова очутилась в пучине порока. Вот эти приказы, которые должны защищать общественную нравственность... Предъявите мне другой пример более гнусных и более опасных злоупотреблений, и я перестану жаловаться.[63]
В итоге Софи оказалась в замке Бламон, где она находится под неусыпным наблюдением дворецкого, поместившего пленницу в отдельную комнату, куда не имеют права входить посторонние посетители.
Президент оправдывал свой жестокий поступок следующим образом.
Вот уже длительное время, по его словам, я не разрешаю Алине выйти замуж за прекрасного жениха; из-за моих предательских советов Алина отказывается повиноваться родному отцу. Но я будто бы не удовлетворилась простыми уговорами, кроме того, решила прибегнуть к хитрости. Неизвестно откуда я вытащила на свет некую жалкую особу, с которой Дольбур, действительно, жил крайне непродолжительное время как с любовницей. Пригласив упомянутую дульцинею к себе в поместье, я предложила ей разыграть недостойную комедию. Софи назвалась родной дочерью де Бламона, якобы похищенной им еще в младенчестве; преступный отец будто бы намеревался потом передать бедняжку сладострастному Дольбуру. Посредством изложенной выше хитрости я устраняла Дольбура из числа вероятных женихов Алины, ведь тогда его можно было обвинить в сожительстве с двумя родными сестрами. Президент считает всю эту историю омерзительной выдумкой, которую сумел мне навязать некий дьявольски хитрый негодяй, намеревающийся окончательно погубить семейство де Бламон. И этот дьявольски хитрый интриган — это Вы, мой дорогой Валькур. Похоже, президент начинает оказывать Вам маленькие знаки внимания, так что ждите неприятностей... Будем вести себя осторожно, ведь опасности угрожают нам со всех сторон. Затем де Бламон, рассчитывая подкрепить свои обвинения письменными доказательствами, предъявил мне известное Вам подложное свидетельство о смерти Клер де Бламон. «Итак, — добавил президент, — моя дочь Клер давно уже умерла, что подтверждается выписками из приходских книг. Значит, особа, называющая себя Софи, незаконно присвоила себе имя Клер и я имею полное право задержать мошенницу. По-видимому, вы плетете против меня какие-то интриги, поэтому и решили прибегнуть к помощи авантюристки Софи. Пожелай я предать это дело гласности, вы давно были бы арестованы, но я пока не хочу ссориться с женщиной, которую продолжаю уважать и любить, несмотря на ее коварство. Всему виной здесь — известный подлец, почему-то пользующийся у вас авторитетом. И мне известно, что, вопреки моему желанию, вы стремитесь выдать Алину за этого негодяя».
Руководствуясь всеми этими соображениями, президент арестовал Софи, а чтобы я не сумела ее отыскать, испросил у министра право содержать помянутую авантюристку в надежном месте, условившись выплачивать пленнице небольшую пенсию.
Президент уверял меня, что Софи проживает в замке Бламон в качестве заложницы и, как только я образумлюсь, он тотчас же отошлет бедняжку в какой-нибудь отдаленный монастырь.
Так лгал мне этот лицемер. Да, он жестоко отомстит несчастной девушке, по воле рока оказавшейся в моем поместье. Несомненно, она скоро станет жертвой развратного злодея. Но как он себя вел... Наконец-то я поняла отвратительную душу моего супруга; видите ли, он по-прежнему считает Софи своей родной дочерью, хотя, по счастью, она ею не является. Президент держится со мной подчеркнуто любезно, ночью мы спим вместе. Если верить де Бламону, то он чувствует себя так, как будто вернулись первые дни нашего супружества, когда сердце его горело ко мне искренней любовью.
Вот с каким человеком приходится мне общаться; судьба моя зависит теперь от опаснейшего мерзавца. О мой отец! Перед свадьбой вы обещали мне долгое и счастливое супружество! Если бы вы видели, в каком ужасном положении ныне я обретаюсь!
Пока я вынуждена притворяться, ведь на мне лежат заботы о судьбе моих дорогих дочерей; я решила сохранить с президентом наши прежние отношения: вряд ли стоит рассеивать приятные заблуждения де Бламона, а не то он и в самом деле наведет в деревне соответствующие справки, чего ни в коем случае нельзя допустить. Я не променяю Алину и Леонору на Софи. По правде говоря, президент удерживает у себя простую крестьянку, но если я начну против этого протестовать, место Софи займут мои родные дочери.
Итак, я считаю своим долгом представить министру подробный отчет о последних происшествиях. Граф де Боле пообещал довести отчет до сведения министра. Вряд ли президент сможет привести какие-нибудь новые факты. Допустим, он назовет Софи авантюристкой и будет отрицать свое отцовство; я не стану ему возражать и только скажу, что никогда не стремилась выдавать Софи за мою родную дочь. Таковой я ее считала по ошибке, но когда выяснилось, что Клер де Бламон действительно умерла, что несомненно будет доказывать президент, я сразу же отказалась от прежних претензий. Зачем мне разочаровывать президента? Пока он, ничего не зная о происхождении Леоноры, принимает Софи за Клер де Бламон и ни в чем не подозревает мадемуазель де Керней. Гнусный характер, каким де Бламон обладает по воле Неба, мне прекрасно известен; если президент разоблачит Леонору, то процесс о наследстве, оставшемся после смерти ее мнимой матери, может затянуться на долгие годы.
Процесс этот мы начинаем, уступая просьбам графа де Боле. Перспектива разорить дальних родственников госпожи де Керней меня, разумеется, нисколько не радует. Вы, Валькур, не представляете, как страдает моя деликатная душа, когда я думаю о последствиях предстоящей судебной тяжбы; процесс этот, по правде говоря, абсолютно незаконный, и я всегда была настроена против него; однако я должна перешагнуть через неуместную в данном случае деликатность, так как мы не вправе обнародовать обстоятельства, сопровождавшие рождение Леоноры, если хотим избавить себя от новых несчастий и неприятностей. Даже в качестве супруги маркиза де Керней Леонора не убережется от интриг президента, который в подобных делах отличается дьявольской изобретательностью.
