Андреас слушал рассеянно. Из-за корректной спины Либлинга и оголенных плеч декольтированной дамы ему был виден Иекузер, сидевший развалясь, так что внушительная выпуклость его белого жилета распространяла сияние далеко вокруг. Черный парик всемогущего человека чуть съехал на затылок; Иекузер молча и весело пропускал стакан за стаканом. Его лицо — на кого он похож: на актера или на Цезаря? — расплылось в широкую довольную улыбку, но быстро бегающие глазки, как показалось Андреасу, противоречили его безмятежности. «Он из тех, для которых здесь нет тайн», — с восхищением подумал молодой человек. Душницкий заговорил с Андреасом, чуть притронувшись к его руке.

— Вы не туда смотрите. Прекрасная хозяйка сидит в другой стороне.

— Поразительная физиономия! — сказал Андреас. — У кого?

— У Иекузера.

Остальные сперва промолчали. Затем Зюс выразил свое мнение, краткое и отрицательное:

— Что такое в конце концов Иекузер?

— В сущности самый обыкновенный тряпичник, — заявил Клемпнер.

Душницкий прибавил с любезной улыбкой:

— Он собирает объявления, как другие всякую ветошь.

Андреас понял, что его замечание здесь не к месту. Что имели против Иекузера трое его соседей? По-видимому, ничего. Но считалось дурным тоном откровенно восхищаться кем-нибудь или чем-нибудь. Андреас решил впредь не нарушать этого закона, во всяком случае в обществе. Может быть, с фрау Туркхеймер надо держаться несколько иной тактики? Нельзя же подражать общему вкусу там, где хочешь произвести особое впечатление. Может быть, высшая дипломатия — быть с ней самим собой?

Легкий ужин состоял из салата с омарами и ломтиков холодной телятины. «Как раз питательная норма — самый шик», — пояснил Душницкий. Но салат был приправлен невероятным количеством горчицы, которая вызывала у Андреаса слезы, а поданный к телятине острый соус со специями обжег ему все внутри. Поэтому он выпил больше, чем, собственно, собирался, ибо у него перед глазами кошмаром стояла картина того, что получится, если он скомпрометирует себя в пьяном виде. Он завидовал всем прочим, которые могли дать волю легкомыслию, если обладали таковым, ведь их положение здесь было до известной степени прочным, тогда как он, Андреас, делал еще только первые робкие шаги.

В то время как разносили замороженные ломтики ананаса, кто-то за столом напротив постучал по стакану. И сейчас же высоко над всеми окружающими поднялось маленькое улыбающееся личико Вальдемара Веннихена с пляшущим белым пушком на голом темени. Знаменитый писатель теперь, после еды, говорил еще более сдавленным фальцетом, чем раньше, — впрочем, и тишина в зале не была образцовой. Понять можно было только одно: разговор шел о соединении двух патрицианских фамилий, о демократическом дворянстве и тому подобных вещах. Когда Веннихен снова нырнул в толпу, вокруг пошли толки, что нынешний вечер, собственно говоря, прелюдия к празднованию бракосочетания дочери Туркхеймеров, фрейлейн Асты, с бароном фон Гохштеттеном.

Все взоры обратились к жениху и невесте. Андреас заметил на лице фрейлейн Асты очень недовольную гримаску. Речь Веннихена ей, видно, совсем не понравилась. Аста была красива, но в глазах Андреаса не выдерживала никакого сравнения с матерью. Ее фигура, в которой уже чувствовалась склонность к полноте, казалось, обещала стать более коренастой, чем у матери, смуглый цвет лица был не столь безупречен, сросшиеся брови придавали Асте выражение угрюмости, а большой волевой рот внушал Андреасу страх.

Жених, сидевший против Асты, был тот самый господин с редкими волосами и русой козлиной бородкой, навстречу которому направлялась фрейлейн Туркхеймер в ту самую минуту, когда Андреас, только что войдя в зал, наступил ей на шлейф. Гохштеттен, прижимая к виску узкую, бесконечно длинную руку, с сонным видом склонялся над столом и разговаривал с невестой, причем его лицо сохраняло полную неподвижность. Длинная отвислая челюсть и тонкий горбатый нос придавали его профилю чисто лошадиное благородство. Большие тускло-голубые глаза Гохштеттена, когда бы вы ни взглянули на него, мечтательно смотрели вдаль, причиной чего, вероятно, было исключительно малокровие. Андреасу это стало ясно, когда за соседним столиком, где сидел адвокат Гольдхерц, раздалось громкое замечание:

— Скудеющая порода!

В душе молодой человек пришел в восторг от слов знаменитого защитника. «Скудеющая порода!» В этих словах заключалось законченное научное миросозерцание, которое так часто вывозило Гольдхерца, давая ему в суде перевес над прокурором.

Между тем Андреас выпил шампанского больше, чем сам того желал. Ничего другого на их стол не подавалось, так как Клемпнер заявил, что при такой кормежке на скорую руку не стоит углубляться в выбор вина, требующий понимания и тщательного обсуждения. Мысли молодого человека перескакивали с одного на другое. Он и не заметил, как от Асты, Гохштеттена и адвоката Гольдхерца они вернулись к фрау Туркхеймер. Под действием шампанского разыгрался его сангвинический темперамент, и, преодолев робость новичка, он вдруг, к собственному удивлению, совершенно отчетливо решил, что хочет обладать Адельгейдой. В данный момент он не видел к этому решительно никаких препятствий. С тихим удовлетворением представил он себе длинный ряд любовников, которые, несомненно, были у нее до него. Разве не естественно, что теперь настал и его час. Разве только что все своим неожиданным вниманием не дали ему понять, что королева бросила платок ему, бедному пажу. Да и подвернулся он в чрезвычайно благоприятную минуту — как раз, когда Ратибор обрек сорокалетнюю даму на тоскливое одиночество. Многих ли утешителей найдет она еще? Попасть к ней в милость, собственно говоря, не слишком трудная, да и не особенно славная задача. Но в качестве первой ступени для дальнейшего восхождения и это сойдет. Ведь идиллия тут ни к чему, и дело идет не о том, чтобы увлечь жену генерального консула Туркхеймера на остров любви. Просто надо быть современным молодым человеком, — как Аста, например, современная девушка. Да, с Астой тоже придется считаться, а так же и с Туркхеймером, и с его зятем, как знать, может быть и с ревностью других претендентов, с недоброжелательством многих, с мнением всего общества. В особенности Аста внушала ему смутный страх. Не отдавая себе в том отчета, Андреас несколько раз оглянулся на нее.

— Вот за кем вам следовало бы поухаживать, — сказал вдруг Душницкий, который участливо и испытующе смотрел на него.

— За фрейлейн Астой? А зачем? — спросил Андреас.

— Чтобы заручиться ее дружественным нейтралитетом.

— Совершенно верно, — заметил Клемпнер. — Разве вы не знаете, что Аста считает любовников матери своими личными врагами? Ратибору подставила ножку она.

— Зловредный характер, поверьте нам! — воскликнул Зюс со слезой в голосе. Обильные возлияния настроили его на мягкий и меланхолический лад. Андреас осведомился:

— Аста ревнует