— Какая предупредительность! — сдавленным голосом сказал Либан. — Впрочем, у вас особые взгляды. Мы в дни нашей молодости смотрели на вещи иначе…

— Предпочитая лицемерить, — отпарировала Инга.

— А если я все же воспользуюсь правами отца… — выдавил из себя судья, чувствуя, что терпению его приходит конец.

— Тогда, к моему величайшему сожалению, наши пути разойдутся навсегда. — Инга говорила мягко, но решительно.

У Либана захватило дух, как у человека, впервые выглянувшего вниз из окна самолета.

— Ты бы хоть попыталась выйти замуж за своего любовника! — только и мог проговорить он.

— Невозможно! Хотя бы из-за Эффи! В следующий раз — ее черед.

— Бесподобно! Дальше идти некуда! — это был крик безумия и в то же время облегчения.

Дочь насторожилась.

— Что это с тобой, папочка?

— Что со мной? — торжествующе прохрипел он. — Наконец-то я отомщен! Пусть все идет прахом! Чем скорее, тем лучше! На что вы еще способны? Отомстите же за меня.

Он и сам не знал за что и кому. За его потерянную молодость? Виновникам его разорения и позора? Все чувства его пришли в полное смятение. Сбросив на миг вековые оковы нравственности, судья был готов решительно на все.

— Не забудь и меня! Обними меня, дитя! — воскликнул он в порыве бурного ликования.

Дочь в ужасе отпрянула. Это было слишком даже и для нее. Но возбуждение Либана быстро улеглось. Он испугался, что дело может кончиться сердечным припадком, и поплелся к кровати. Катастрофа казалась ему неминуемой, он ожидал самого худшего. И действительно, вечером позвонила Эмма и попросила немедленно приехать. От волнения она едва могла говорить. Сначала Либан заявил, что болен. Он не мог простить Эмме того, что в прошлый раз она так долго заставила себя упрашивать. Но потом все же обещал прийти.

Около полуночи они встретились в пустынном переулке; крадучись, как воры, они добрались до своего дома, который казался им незнакомым и чужим в настороженной тишине.

Гигантские тени, скользнув по стене, обогнали их и исчезли в темном пролете лестницы. Они замерли. Бежать. Бежать без оглядки!

— Идем! Не призраков же нам бояться! — сказал судья.

Войдя, они все же обшарили все углы, — каждый делал вид, что ищет какую-то забытую вещь.

— Ну что там стряслось? — уже в который раз спрашивал Либан, но ответа не было. Повернувшись, он увидел, что Эмма стоит посреди комнаты, словно окаменев, лицо ее застыло в трагической маске.

— О боже! Что с тобой, дорогая? — Искреннее волнение в его голосе вывело Эмму из оцепенения.

— Ему нужны мои деньги, — проговорила она, заливаясь слезами.

Рыдания мешали ей говорить. Либану стоило немало труда узнать, наконец, в чем дело. Сын требует все ее деньги! На этот раз Вольфу не повезло. В Вене он не только развлекался. Это было бы еще полбеды: перебесились бы они там с Ингой, чего и ждать от нынешней молодежи! Так нет, он пустился в рискованные спекуляции и прогорел, а расплачиваться решил деньгами матери, ее деньгами! Что может быть ужаснее этого?

С распущенными волосами, с безумным взглядом, Эмма металась по комнате, натыкаясь на стулья. Попытки старого друга успокоить ее только подливали масла в огонь. Да, она вправе распоряжаться своими деньгами. Но ведь деньги с каждым днем все больше обесцениваются. Без Вольфа она не может сделать ни шагу. Но он требует неограниченных полномочий и грозит в противном случае бросить ее на произвол судьбы. Завтра утром она должна дать окончательный ответ. Сопротивляться бессмысленно! А ведь счастье явно изменило Вольфу. Все может рухнуть! Конец! Полное разорение! Нищета!

Либан слушал подругу, но думал о своем.

«Мне это больше не угрожает, — пронеслось у него в голове, — я все это уже испытал. Денег у меня больше нет, но я тебя понимаю, бедная ты моя. Не то что ты! Горе оскорбленного отца тебя не тронуло».

Постепенно вопли Эммы начали раздражать его.

«Так отчаиваться, унижать себя — и все из-за денег! В конце концов трудно ей сочувствовать, когда у самого нет ни гроша».

При этой мысли он улыбнулся и вдруг понял, что улыбка получилась гаденькая, вроде той, какую он видел на губах Эммы во время их прошлой встречи. Либану стало стыдно, но оставаться рядом с подругой было свыше его сил, и он вышел в соседнюю комнату.

В этот миг послышался шум подъезжающего автомобиля. Хлопнула парадная дверь. Оба инстинктивно бросились друг к другу и застыли на пороге между двумя комнатами. Ночной гость был еще далеко, но они чувствовали, что долго ждать не придется. Тот внизу и не думал таиться — его твердые шаги гулко разносились в тишине спящего дома. Либан повернулся к Эмме и увидел в ее глазах отражение собственного страха. Бежать, бежать! Они крепко взялись за руки, как бы пытаясь удержать друг друга. Резко лязгнул замок, — он уже в квартире. Трудно ли взбежать по лестнице молодому, полному сил человеку? Еще миг, и двери комнаты широко распахнулись. Тут юноша круто остановился, сдержав свой стремительный порыв. Он увидел старуху мать с распущенными седыми волосами, старика, державшего ее за руку, их смятенные, смертельно побледневшие лица. Вольф перевел дух.

— Ну вот! Так-то оно лучше! Привет, дядюшка! Надеюсь, вы все обсудили. Так, мама, дашь ты мне доверенность?

Старики молчали. Пока они собирались с силами, Вольф объяснил свое неожиданное появление:

— Я сразу сообразил, что вы еще сегодня же встретитесь в обычном месте. Ключи у меня были: я уже давно сделал слепок с твоих, мамочка. Теперь я отдам их тебе — они мне больше не нужны.

Эмма тщетно пыталась выиграть время, по не могла произнести ни слова и лишь беспомощно шевелила губами. Но тут на помощь ей пришел судья.

— Ты изверг, а не сын, — гневно произнес он. — Ты что, пришел сюда как кредитор? Но то, что ты делаешь, не дозволено и кредитору!

Юноша рассмеялся.

— Идет! Я не сын, я кредитор! Да еще какой! Такой кредитор, как я, может требовать все, что угодно!

— Вон! Ничтожество! Проси у матери прощения или убирайся! — прогремел судья.

Вольф захохотал еще громче.

— Недурно! Я еще должен каяться в ваших грехах. Вы, кажется, забыли, где мы находимся.

Он окинул взглядом комнату. Старики затрепетали. Вольф воспользовался их растерянностью.

— Я пришел сюда как человек дела! В делах сантименты неуместны. Сделка заключается на предложенных мной условиях, — иного выхода нет. Чем кричать, дядя Либан, ты бы лучше сам уговорил маму.

Старый судья попробовал вновь перейти в наступление:

— И не подумаю! Напротив. Я использую против тебя все свое влияние, весь свой