И только прокричав это во тьму, Сарсенбай увидел Азимбая, вместо ответа бегущего к озерным тростникам за зимовкой. Сарсенбай не стал даже привязывать лошадь, скинул с плеч стеганую фуфайку, вбежал в юрту и стал стегать сумою с сахаром лежащую на кровати Шолпан. Кровь так и бросилась ему в голову, он ничего не видел, ни о чем не думал. Весь во власти непреодолимого гнева он только размахивал сумою с сахаром. Вжик- вжик, вжик-вжик! Вжик! Шолпан не подавала признаков жизни. Обмякнув на кровати, она лежала в полном безразличии. Такое поведение Шолпан еще больше взбесило Сарсенбая.

Ах, ты, сучка! - Сарсенбай выкинул суму с сахаром, сбросил ситцевое одеяло, и, схватив заплаканную Шолпан за руку, бросил с кровати на землю и стал нещадно пинать. Шолпан не издала ни звука, только вытирала рукавом слезы. Он пинал ее в голову, в ребра. Она молчала. И только когда каблуком сапога он попал ей в солнечное сплетение, она ощутимо охнула. А потом опять, как будто в рот воды набрала. Вот каблук попал ей в живот. Шолпан закрывая ладонями живот, вскричала: «Там же ребенок!». Это настолько взбесило Сарсенбая, что он стал напоминать бешеного волка.

Разве я просил у тебя ребенка, сучка ты эдакая! Разве я просил тебя в распутстве родить мне ребенка? Ты, сучка, вон уже полгода позоришь мое доброе имя! Молчи, сучка, я убью тебя как собаку! Убью! Чем каждый день сгорать от стыда, лучше сгореть сразу! Умри, собака! Умри!

Сарсенбай выкрикивал эти слова во весь голос. Немного погодя от его криков проснулся весь аул. Первой, выйдя из большого дома в накинутой на плечи старой фуфайке, приволочилась старая мать Сарсенбая. Тут же вслед за нею с безрукавкой на голом теле, с коленями поблескивающими из- под рваного исподнего прибежала жена пучеглазого соседа. Обе они, голося вбежали в юрту.

О, господи, ты же можешь ее убить! Образумься!

Плевать я хотел на ваши советы, не ваше дело, я убью эту сучку, убью!

Старуха и женщина стали разнимать их. Но Сарсенбая уже невозможно было остановить. Отбросив их в разные стороны, с налитыми кровью глазами он продолжал пинать все также безучастную Шолпан.

- Может быть, она потеряла сознание, а, может, уже умерла?

Бедные женщины поняв, что сами не смогут остановить избиение, выбежали на улицу.

Ойбай, куда вы все делись? - завопила на весь аул жена пучеглазого. - Сюда все, сюда! Здесь человека убивают!

Люди и без того в тревоге сгрудившиеся по домам, тут же выбежали из своих лачуг. Кого только тут не было: едва вдев ноги в галоши, в криво нахлобученных кимешеках[4] бежали женщины, плюясь и отхаркиваясь на всю округу, бежали солидные главы семей, с ичигами на босу ногу бежали застенчивые молодки. В сапогах с широкими голенищами, в просторной верхней одежде, путаясь в шароварах с болтающейся мотней, трусили на громоздких лошадках аульные горе-воротилы.... В простроченном белом бешмете, с длинным посохом в руке здесь был и ходжа Темир, собирая зякет[5], почивавший у кого-то из аульчан.

Вбежав в юрту, они застали следующую картину. Шолпан не подавая признаком жизни, все также безучастно валялась на кровати. Все платье ее было разорвано. На теле не осталось живого места, лицо напоминало кровавое месиво. Со рта и ноздрей сочилась кровь. Сарсенбай сидел поодаль на кровати, такой же безучастный и равнодушный, как и Шолпан. Кажется, он совсем выбился из сил. В двери юрты потоком валил народ.

Этот бедняга, видать, сошел с ума, - сказал кто-то.

Ойбай, да никак она умерла! - ужаснулся второй.

Пусть умирает, распутница! - пригвоздил третий.

Толпа бурлила, равнодушных не было. Ходжа Темир подержав за запястье Шолпан сказал.

Окропите ее водой!

Кто-то побрызгал на нее воду.

Через какое-то время Шолпан вздохнула и еле выдавила из себя:

О, Аллах!

Не поминай Аллаха, сучка! - вскричал Сарсенбай.

Сарсенжан, - раздался вкрадчивый голос ходжи Темира, - успокойся, дорогой! - Нет мужчин, не поднимающих руку на женщину, однако...

Светлейший, вы не вмешивайтесь сюда! Пусть подыхает. Собаке - собачья смерть!

Сарсенжан, одумайся, ведь убить человека...

Как бы то ни было, она не будет больше моей женой. Я с ней развожусь! Талак! Талак![6]

Сарсен, успокойся, гнев плохой советчик! Вы же столько лет жили душа в душу. Разве легко теперь будет расстаться? По шариату, если что-то осквернилось, его можно заново очистить. К примеру, в шариате сказано, что если женщина в своем характере выкажет что-то предосудительное, ее надо с головы до ног окатить сорока ведрами воды...

Не успел ходжа сказать эту истину, как несколько женщин потащили к выходу едва пришедшую в себя Шолпан. Когда холодной сентябрьской ночью женщины, затолкав ее в темную комнату, стали раздевать поддерживая с разных сторон, Шолпан еще кое-как была в сознании. Но вот одна женщина, стиснув зубы, опрокинула на голову Шолпан большое железное ведро с ледяной водой. Шолпан не закричала, но вздрогнула. Ибо именно в эту секунду в угасающем сознании Шолпан молниеносно пронеслась вся ее жизнь.

.. Вот она заплела в косы новые шолпы[7] и чтобы полюбоваться их звоном, она снова и снова складывала и раскладывала вещи на сундуке... Вот она, еле упросив маму, идет на девичью гулянку... Вот первый приезд Сарсенбая... Их первая ночь... Бычьи глаза ходжи, изгонявшего из нее злых духов.. .Черные усы Азимбая...

Женщина со стиснутыми зубами, пробормотав что-то, опрокинула на нее второе ведро.

О, Аллах! - едва прошептала Шолпан.

Распутница, какое тебе дело до Аллаха? - вскричала одна из женщин.

Ничего, родненькая, это же все по молодости... пусть бог даст ей успокоения, - промолвила вторая.

Больше Шолпан не сказала ни слова, да и мыслей уже не было. Постепенно кровь в ее теле превращалась в лед, а сознание угасало все

больше, пока не угасло совсем. Глаза Шолпан как бы сами собой закрылись. Третье ведро, четвертое, пятое... Какое-то время, принимая очередную порцию ледяной воды, тело ее еще подрагивало. Но немного погодя прекратилось и это...

Назавтра к полудню Шолпан с силой открыла глаза и прошептала:

Где мой ребенок? Почему этот... не придет, не проведает? - с этими словами она обняла угол корпе, губы ее, еле шевелясь, хотели произнести что-то, но устав от этого усилия, она упала на спину и потеряла сознание.

Шолпан простилась со своей жизнью на закате.