— А, это вы, Чохань! До каких же пор толстеть собираетесь, хозяюшка?

— Богом клянусь, господин доктор, почти ведь и не ем ничего, словно птичка небесная, — запричитала толстуха. — Бывает, конечно, потянет на что-нибудь этакое, тогда уж, конечно, не удержишься… говорят ведь, господин доктор, ежели очень чего захочется, так оно повредить не может…

Доктор неодобрительно покачал головой и поглядел на жену.

В начале сороковых годов произошла с этой Чохань памятная история. Ее муж батрачил в имении, когда же его призвали, она стала работать вместо него. И тут ей переехала ногу груженая телега — всю стопу раздробила. Бедняга свалилась в самую страду, управляющий отказал ей от места. Прошло немало времени, является она к доктору — уже на своих ногах — и жалуется, что осталась калекой с тремя детьми на руках — как прожить на одно пособие за мужа? Тогда он написал ей справку о проведенном лечении и приписал от себя: «Поскольку несчастный случай произошел во время работы, считаю справедливым, чтобы имение, со своей стороны…» — и так далее. Управляющий бумагу прочитал и написал на обороте: «Советую доктору Вайсу в чужие дела носа не совать, у доктора Вайса никакого права на это нет, а главное — пусть доктор Вайс поостережется народ бунтовать!» Это троекратное «доктор Вайс» звучало очень многозначительно в те времена…

— Ох, господин доктор, беда моя пришла, прямо ума не приложу, с чего это меня так схватило, — заговорила толстуха. Она проковыляла к стулу, церемонно уселась и, немного успокоившись, продолжала: — Так, бывает, стрельнет в голове… гляньте-ка, вот здесь примерно… — неуверенно повела она рукой вокруг затылка. — Просто не знаешь, куда деваться, особливо утром, прямо, можно сказать, что каждое божье утро…

— Спасибо, Эмми, я уже кончаю. — Старый доктор взял у жены из рук бланк для рецепта. — Поди домой да позвони оттуда на почту, скажи: чтобы переключали на квартиру, если из области позвонят.

Толстуха посмотрела на них и продолжала неуверенно:

— И еще, господин доктор, одышка мучит. Чуть что — и задыхаюсь… Особливо, как от реки подымаюсь… по правде сказать, и сюда-то с грехом пополам добралась, два раза останавливалась, отдыхала… кто ж это видел когда, чтобы я да отдыхала?..

Поняв, что ее не слушают, она умолкла.

Старый доктор смотрел на жену; в нем закипало раздражение — жена и не собиралась уходить. Теперь вот она начала прибирать в шкафу, неторопливо перекладывая с места на место инструменты и медикаменты.

Заметив, что пациентка умолкла, старый доктор велел ей снять кофту и раскрыл футляр тонометра, лежавшего на стеклянном столике. Рука у пациентки была толстая, и манжета никак не хотела обхватить ее, однако, когда жена попробовала помочь, старый доктор, не в силах сдержать раздражение, даже прикрикнул:

— Я ведь сказал, кажется, Эмми, что закончу сам. Будь добра, оставь возню, есть ведь, кому прибраться, и позвони, пожалуйста, на почту. Очень прошу тебя.

Жена хотела возразить ему, но сдержалась и, встревоженно посмотрев на мужа, вышла.

У толстухи оказалось очень высокое давление.

— Голова часто болит, верно? — спросил старый врач.

— Верите ли, господин доктор, ведь все, кажется, испробовала. И аспирин уж принимала, да не помогает.

— Утром и просыпаетесь от этой боли, не так ли?

— Чуть свет просыпаюсь, господин доктор. Иной раз темно еще, хоть глаз выколи, и тут уж конец мне, нипочем больше не засну. — Она заговорила совсем доверительно: — Мне, господин доктор, овсяный отвар пить посоветовали… Оно, может, и помогло бы, да только мне так худо от него стало, что я уж и не решилась пить-то…

— С такими вещами надо поосторожней, — проговорил старый доктор и уже не вопросительно, а утверждающе добавил: — Вы страдаете также головокружениями.

— Да как часто! Я вам еще и не сказала…

— И не то чтобы завертелось вдруг все перед вами, а иначе — словно мельтешит в глазах, верно?

— Так и есть. — Она глядела на него, ошеломленная.

— А если приподыметесь, сядете в постели, пульсация в затылке как будто уменьшается?

— Истинно так, господин доктор!

— Иногда в голове гудит, как на ярмарке.

— Истинно так…

— Тошнота. Позывы к рвоте.

— Верно, — пробормотала Чохань. — Точь-в-точь все так и есть, господин доктор.

— А руки, ноги? Не жалуетесь?

— Так ведь болеть-то не болят. Того не скажу, чтоб болели… а только иной раз как бы мурашки по ним… вот так как-то…

— Словно они не ваши.

— Вот-вот. Словно бы и не мои.

— А если сделаете вот так, — и старый доктор показал, как он упражняет и растирает пальцы, — если так сделаете, чувствительность восстанавливается, верно?

— Так… оно так, — уважительно произнесла Чохань.

Взяв стетоскоп, старый доктор выслушал сердце, расспросил о характере одышки. Затем прописал рецепт и назначил строгую диету: велел обходиться без жиров, соли употреблять поменьше и вообще как можно меньше есть.

Все назначения старого доктора Чохань выслушала, согласно кивая; у нее явно полегчало на душе. Однако больничный лист — она работала поварихой в столовой кооператива — оказался для толстухи полной неожиданностью и явно ее обеспокоил.

— А вот это бы и ни к чему, господин доктор, там-то я ведь сижу только, — сказала она. — И помощники есть у меня, с работой справляюсь. Вот от головы б чего присоветовали… я ведь заплачу́, со всей охотой… вы уж от головы пропишите что-нибудь.

Старый доктор сердито переставил с места на место тонометр.

— Нет таких денег, дражайшая Чохань, чтобы избавить вас, да и меня тоже, от этой головной боли, а в остальном чтоб мы продолжали вести прежний образ жизни… Да-с! И вы жестоко заблуждаетесь, ежели думаете, что какие-то пилюли вернут вам здоровье. Вот если б они могли вернуть хоть десять — пятнадцать лет… Словом, лекарства принимать регулярно, полный покой, отдых, никаких волнений, строгая диета — и притом немедленно, не то быть беде, большой беде!..

По лицу Чохань было видно: она уже жалеет, что пришла. Неловко поерзав на стуле, который жалобно заскрипел под нею, она проговорила беспокойно:

— Господин доктор, вы уж не давайте мне, миленький, больничного листа этого, пожалуйста, не давайте, если только можно. Я все выполню, все остальное выполню, что скажете, я ведь не дитя малое, понимаю… А я и там, на кухне у себя, проживу потихонечку… вот если бы только голова хоть чуточку… и ведь сколько ни отдыхай, господин доктор, миленький… ведь стареем мы, дело известное, молодость-то все одно не вернешь…

— Но вы же сами понимаете, дорогая Чохань, не на пользу вам эти ежедневные заботы да