И моя благоверная принялась усердно наблюдать. Но тут меня невольно выручил хозяин дома. Я сам ничего не подозревал, ведь днем меня обычно не бывало. А тот как раз в рождество и под Новый год почти никуда не отлучался. Однажды жена из нашего окна увидела, что хозяин тайком прошмыгнул в квартиру Милены, вход в которую был со стороны сада, то есть перед нашим окном.

И так происходило каждый раз, когда ее очаровательная дочурка Анжелика уходила по какому-нибудь делу из дома или же вместе с Ильдико и Золтаном играла у нас наверху. Такое бывало часто, поскольку у девочек, почти одногодок, было полное согласие во всем и они дружно кокетничали с нашим мальчиком. А тот принимал знаки внимания девочек как должное, с сознанием своего мужского превосходства.

— Может, захватить с собой Ильдико с мамой? — предложила жена.

— Ты хочешь их взять с собой? — удивился я.

— Ну да. Отвезем их в Дьёр. А может, и в Будапешт. Наверняка найдутся у них знакомые в столице.

Я не видел для этого особых препятствий и согласился.

Мы тут же принялись собирать вещи. Хозяйка с дочкой тоже сложили в чемоданы самое необходимое. Отец помогал им. То, что он оставался здесь, было естественным — ведь должен же кто-то охранять дом…

И кто бы подумал, что жена моя способна на такие хитрости в любовных делах.

Перехватив благодарный взгляд Милены, обращенный к нашему хозяину, я понял: он получал горячую женскую признательность за мужскую верность.

Однако жена моя не слишком-то логична, невольно подумал я. Ведь обманутая своим мужем хозяйка в два счета могла стать моей добычей…

Впрочем, я сам думал об этом уже без особой охоты…

Наверно, со стороны наш «караван» выглядел весьма странно. Впереди — я с сынишкой Золтаном; на нем была его любимая шапочка с пером, какую носили венгры в Средневековье.

За нами шли, взяв друг дружку под руку, две женщины, маленькая Ильдико нежно льнула к моей жене. Мне даже захотелось отчитать мою благоверную за ее прежний антисемитизм: мол, видишь, как оно в жизни получается!

Шествие замыкал мой денщик, который нес, а точнее, волок два битком набитых чемодана. Конечно, можно было связать еще несколько узлов, но кому их тащить? И мы, мужчины, уговорили наших беглянок отказаться от этих вещей.

— Знаешь, чего дядя хотел? — неожиданно разоблачил мой сын хозяина, который меньше других старался расположить к себе мальчика. — Он хотел надеть твой китель, на котором орденские планки и медали, твои медали. Но тетя не разрешила ему. Она сказала: «Не надо, Армин. Ведь на тебя посмотрят и сразу поймут, что ты не тот, за кого себя выдаешь».

Сын гордился моими наградами, любил их, и мне с большим трудом удалось отвлечь внимание мальчика от разговора о кителе, который таил в себе большую опасность.

В конце нашего путешествия Золтану стало холодно, и он даже обрадовался, когда мы вошли в вокзальное помещение, наполненное густым теплым смрадом.

За всю дорогу нас никто не остановил, хотя навстречу нам попался грузовик, набитый жандармами. Они таращили на нас глаза. Но тщательно продуманный боевой порядок: впереди шла элита мужской половины группы, в арьергарде — пехота с обозом, а ядро составляли женщины — дал свой результат.

Когда, уже недалеко от вокзала, я подумал об этом, то чуть не рассмеялся. Но на вокзале пришлось проторчать без толку добрых два часа: надежда отправить моих то возникала, то вновь исчезала.

Повсюду слышалось: «Поезда сегодня не будет!» Я пошел искать начальника станции, но его не оказалось на месте. У разных железнодорожных служащих, а в конце концов и у машинистов я узнал, что никаких помех для отправления поездов нет, — ведь они прибывают чуть ли не на все пути! И распоряжения, запрещающего их отправление, тоже нет. Более того, вчера ушло два или три состава. (Об этом мне было известно. Правда, про второй или третий состав я слышал, будто машинист пригнал его обратно, поскольку обнаружилось, что пассажиров в нем почти не осталось.) Один из машинистов вел себя так, словно только и ждал приказа на отправление. А другой прямо сказал: «Если господин капитан станет рядом со мной, хоть сейчас отправимся!»

Все они были необычайно возбуждены.

В результате предпринятых мною действий и разговоров в толпе началась суматоха, обычная перед отправлением поезда. Отовсюду я слышал о каких-то распоряжениях, приказах. Об этом шептали, говорили, кричали, когда я пробирался сквозь толпу, которая становилась все плотнее (приходили очередные поезда). Мне было ясно; добрая весть о возможности уехать отсюда исходит от меня, и люди, уже осознавшие, какая серьезная опасность им угрожает, уцепились за эту весть.

Своих (я бы сказал — своих домашних) я расположил неподалеку от выхода. Там было и тепло от людской толпы, и туда все-таки доходил свежий воздух снаружи.

— Не бросай нас, сынок, — взмолилась жена. Наедине она обычно называла меня «сынок».

— Не бросайте нас, — подняла на меня, возможно впервые сейчас, полные любви и отчаяния глаза хозяйка. А оба ребенка вцепились в меня с обеих сторон.

Я поручил денщику быть с ними и еще долго спорил о совершенно незнакомыми мне людьми: с кочегарами, железнодорожниками, солдатами, жандармами, машинистами.

Конечно, я вел себя глупо. В этих условиях капитан должен был бы наорать на всех и действовать!

На душе у меня было спокойно — жандармов здесь я почти не видел. И что странно: не припоминаю, чтобы встретился хоть один матрос из речной флотилии.

Я решил разыскать военного коменданта вокзала, сообразив, что только с ним, верно, смог бы договориться об отправлении поезда.

В это время к главному входу подъехало несколько машин. Почуяв опасность, я отказался от своего намерения и стал пробираться через толпу к тому месту, где торчала голова моего денщика.

Неожиданно людская масса расступилась: два жандарма, крича: «Дорогу!» — расталкивали людей, делая широкий проход, в котором смело остался стоять лишь я один. В следующее мгновение я увидел, что среди расступившихся людей прямо на меня движется Грашши в сопровождении адъютанта (тоже капитана, я знал его). Оба были в шинелях с меховыми воротниками, и шли, чеканя шаг.

Я чуть отошел, уступая дорогу, и замер по стойке «смирно».

Но Грашши остановился и смерил меня суровым взглядом.

— Почему вы здесь, капитан?

— Дело есть, господин полковник, — прошипел я почти угрожающе.

У Грашши даже брови взметнулись.

— Следуйте за мной! — прошипел теперь уже он, так же, а может, еще более угрожающе, чем я. И, отвернувшись от меня, обратился к адъютанту: — Где