Шамшуали, молча наблюдавший эту сцену, не сказал Ырыскельды ни слова, только глянул на него словно злобный пес и вошел в свой дом.

Кайкен, взобравшись на воз и утрамбовывая сено, весело подмигнул нам:

- Давно бы так!

Женщины, подталкивая друг друга локтями, принялись шептаться:

- Правильно.

- А то обнаглели совсем!

- Что он, лучше других?

- Ну и что, что тесть председателя?

- Ну и работал бы как все!

- Тоже мне колхозник!

- Ни одного трудодня не заработал!

- А сено ему давай!

А дело было вот в чем. Сенокос уже закончился, колхозники перевезли все сено на базу для общественного скота, часть сдали государству, что было положено, а оставшееся распределили между собой. Доли Шамшуали там не было, потому что он все лето пальцем не пошевелил на колхозной работе, но мулла со своей старухой и Капизой нагрузили в поле целый воз и вот сегодня привезли домой.

Эта наглость Шамшуали взбесила Ырыскельды, которому кто-то сказал, что мулла привез себе сено. Бригадир Шалтек, оказавшийся в это время рядом с Ырыскельды, стал уговаривать его:

- Неудобно как-то перед Садыком будет. Тебе ли с ним ссориться? Подумаешь, обеднеет что ли колхоз из-за одного воза? Не трожь ты старика...

- Ты ли это, Шалтек?- посмотрел на него удивленно Ырыскельды.- Смелости не хватает приструнить тех, кто привык лежа на боку есть? Да еще чужое! Ты между мной и председателем не вставай!

Кайкен не успел развернуть телегу с нагруженным сеном, чтобы выехать на дорогу, как из конторы прибежал посыльный мальчишка от председателя:

- Председатель сказал, чтобы вы сейчас же шли к нему. Одна нога здесь - другая там! Так и сказал. Он сильно сердится.

Кайкен вопросительно посмотрел на Ырыскельды: Мол, что делать?

- Гони! Сам дам ответ,- ответил тот и уверенно пошел в контору.

«Что же теперь будет?»- сгорая от любопытства, думали мы.

Женщины, постеснявшиеся идти за Ырыскельды, шепотом приказали: «Послушайте, что скажет председатель». И мы направились за Ырыскельды.

Только он переступил порог конторы, как мы тут же сгрудились в дверях, не решаясь войти в помещение. Председатель сидел мрачный, насупив густые мохнатые брови. Увидев Ырыскельды, он вскочил и заорал:

- Это что за самоуправство?! Терпел я тебя, терпел... Лопнуло мое терпение! Ты думаешь - я не знаю, под кого ты яму роешь? Не тестя ты моего позоришь, а меня, председателя! Ишь ты, выискался какой прыткий! Без тебя мы столько лет обходились и еще обойдемся! Пусть народ решает, кто им будет руководить: или ты или я! А меня люди знают - не первый год о них пекусь!

Мы думали, что Ырыскелъды, такой горячий и смелый, сейчас схватится с ним, и что тут тогда будет? Но Ырыскельды, насмешливо посмотрев на Капизу, которая, перебивая мужа, все шумела и грозила ему, очень спокойно обратился к Садыку:

- Саке, кто будет из нас руководить, не нам решать. Собранию. Но ни у вас, ни у меня нет никакого права, чтобы разбазаривать колхозное добро. Так ведь?

- Кто разбазаривает! Мой тесть чье берет сено? Мое! Он берет то, что принадлежит мне лично! А потом ты забываешь, эти старики тоже члены сельхозартели, они всю жизнь - колхозники. Когда ты пешком под стол ходил, они уже трудодни зарабатывали, колхоз вместе со всеми на ноги поднимали! Ты это забыл?!

- Нет. Если Шамшуали колхозник, так пусть он и помогает колхозу, а не разъезжает со своим кораном по аулам, когда колхозники в поле работают.

- У нас свобода религии!

- Я не слышал о такой свободе, которая обирает и без того бедных людей, на которых свалила война непосильную работу. Ведь это старики, женщины, дети!

- Как ты со мной разговариваешь?!- окончательно сорвался Садык.

- Да он обнаглел совсем!- повскакивали с мест и Капиза и ее муж.

- Обнаглел - не обнаглел, а дармоедам я спуску не дам!- Ырыскельды повернулся и заспешил из конторы.

С тех пор между Садыком и Ырыскельды пролегла черная бездонная пропасть, хотя работать им приходилось по-прежнему вместе.

Садык накопил такую злобу, что, казалось, она вот- вот разнесет его самого на мелкие кусочки. Капиза при каждом удобном случае поносила Ырыскельды, как могла.

На исходе второго месяца объявили колхозное собрание. Только мы уселись с бабушкой и Карлыгаш за круглым столом, зажгли керосиновую лампу и подвинули к себе тарелки с молочной лапшой - прибежал запыхавшийся Кайкен и уже с порога затараторил:

- Собирайся быстрей! Председатель велел всем на собрании быть. Из района уполномоченный приехал. Важный какой-то вопрос!

Кайкен всегда в нашем доме появлялся неожиданно и шумно. Бабушка недолюбливала его и на этот раз, может, потому, что он прервал наш ужин, не выдержала, вскипела:

- Чего орешь? Что там случилось еще? Но услышав про важный вопрос, сразу растрялась и сникла.

В войну люди очень часто получали плохие известия, поэтому боялись любого письма, любой казенной бумажки: мало ли что может оказаться там! Откуда ждать радости, если кругом такое горе?

- Важный вопрос, говоришь?- почти испуганно переспросила Кайкена бабушка.- Что еще случилось? Не зря, видно, сердце стучало ночью, словно копыта коня. Болтай, а ну - поднимайся, потом доешь.

- Да, да, тебя обязательно нужно там быть,- не стоит на месте Кайкен.

Бабушке почему-то вдруг показалось подозрительным это - «обязательно», и она снова усадила меня за стол и погнала Кайкена из дома:

- Сам иди, а Болтай не пойдет! Что, без него собрание не состоится?

Кайкен знал бабушкин характер, поэтому не стал возражать, а пошел ко мне и зашептал на ухо: «Сам Ырыскельды велел тебе обязательно быть! Понял?»

- Ты это куда его сманиваешь? Небось - опять на свои дурацкие игры? Убирайся отсюда, да поскорей, если не хочешь, чтоб я тебя вздула! Не видишь, что он болен?

Разве полезет в рот еда после того, что сообщил Кайкен, тут же умчавшийся от бабушкиных угроз?

- Как работать в колхозе, так надо чуть свет вставать,- начал я рассуждать вслух,- Ты - член колхоза, говорят, а как на собрание - сиди дома! Стыдно как-то даже: я и не член колхоза,

- Э! Да по мне ты там хоть ночуй! Разве я виновата, что боюсь за тебя: еще пуще прежнего застудишь свои глаза на ветру, Что я тогда с тобой делать буду? Горе ты мое,- и она прижала меня к себе, провела