приказ Тимошенко удержать рубеж любой ценой, но тем не менее Могилев вчера пал. Витебск и Орша давно уже захвачены фашистами. Солдаты пытаются прорваться к своим или уйти к партизанам в лес. Но, к сожалению, вырваться из Могилевского котла для многих оказалась непосильной задачей. Девятнадцатая, двадцатая и четвертая армии почти полностью разбиты. Сегодня ночью после внезапной мощной артподготовки солдаты 388-го стрелкового полка прорвались из Могилева на запад, а бойцы 747-го, 394-го полков форсировали Днепр и с боями двинулись на восток, где должны соединиться с частями тринадцатой армии. Очень… очень много солдат, офицеров и местных жителей попало в плен или убито. Сейчас все усилия сосредотачиваются под Смоленском. Но и там уже кипят бои. Двадцатая армия оказалась в окружении, и единственной связью с «большой землёй» остается Соловьёва переправа. Вот через нее ставка и готовит контрнаступление…

– Как под Смоленском? Как взяли Могилев? Да этого совершенно не может быть! Что же нам делать? Почему нас не эвакуируют?

Шивков понурил голову. Что он мог ответить измученным тяжелым трудом и переживаниями за близких, сражающихся там, в самом пекле Могилевского котла, женщинам?

– Бабоньки, пожалуйста, собирайтесь, – насилу выговорил он, выходя из комнаты. – Осталось не больше двадцати минут.

Валентина и жители деревни, которые уезжали вместе с ней на работы, вернулись домой. Никто не расспрашивал их и не задавал ненужных вопросов, поскольку о ситуации на фронтах уже знали из новостей, услышанных по отремонтированному Егорычем, семидесятилетним инвалидом Первой мировой войны, радио. Жизнь в деревне замерла в ожидании чего-то ужасного и неотвратимого.

Вскоре страшный сон жителей стал явью: в деревню пришли немцы. Появились они в начале августа. Уже смеркалось, когда совершенно неожиданно в деревню въехала колонна мотоциклов и машин, из которых высыпали гомонившие на чужом языке высокие, широкоплечие люди в незнакомой форме.

Мотопехотинцы с первой минуты пребывания в деревне повели себя как хозяева. Немцы деловито расхаживали по улицам, врывались в дома, выгоняя жителей на улицу.

– Komm raus, komm raus!!4 – слышалось всех сторон. – Schnell!.. Hände hoch!5

– Ой, батюшки! – перепугавшись, шептала баба Матрена, таращась на плечистых высоких солдат. – Чего ж хотят-то, ироды?

– Помолчи, старая, – дергая ее за рукав, вполголоса шикнул на нее дед Михаил, покосившись на автомат, висевший на шее солдата, стоявшего перед ними. – Еще беду накличешь!

– Чего они хотят, Михаил Терентьевич. О чем говорят? – тихо начала допытываться Валя, обнимая одной рукой дочку, а другой – прижимая к себе сыновей.

– Да шут их знает. Не понимаю я тарабарского языка. Может, расстрелять хотят, а может, в плен захватить, чтобы работали мы на них.

– Ох, – вырвалось у молодой женщины, – не дай Бог.

– Вот ты все в тайне молишься своему Богу, – зло покосилась на нее Ульяна. – Не отпирайся, знаю… не треба отнекиваться. А муж-то у тебя партийный.

– Не твое дело, Ульянка, – негромко цыкнула на нее Матвеиха, недолюбливавшая девушку за злой язык. – Во что человек хочет, в то и верит.

– Так пусть помолится сейчас. Глядишь, и заступится ее божок. Его помощь нам точно понадобится сейчас, – не обращая внимания на «сварливую бабку», как за глаза называла она бабу Матрену, заметила Ульяна.

– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – зашептала Валентина, закрыв глаза.

А между тем немцы продолжали хозяйничать в деревне. Вещи не трогали, ни к чему им был нищенский скарб местных жителей. А вот кур и поросят забрали бесчисленное множество. Ради потехи фашисты, ощипав кур и гусей, начали разбрасывать пух по ветру, и уже через час деревня покрылась белым покрывалом, словно выпавшим первым снегом. Развлечение солдат сопровождалось разноголосицей, хохотом и насмешками над стоявшими напротив сельсовета жителями.

– Zünde an!6 – отдал приказ офицер железным тоном, усаживаясь в автомобиль.

– Was machen wir mit den Menschen, mein general?7 – спросил его, вытянувшись в струнку, солдат.

– Wo siehst du Menschen?8 – недовольно повел носом генерал. – Ich sehe Schweine, viele russische Schweine. Verbrennt Häuser!9

– Zu Befehl! Heil Hitler!10 – выбросив руку вперед и щелкнув каблуками, прокричал солдат и бросился выполнять оставшееся непонятным для местных жителей приказание.

И лишь тогда, когда запылали крыши домов, люди поняли, какое распоряжение отдал своим солдатам важный генерал.

– Это чего ж они удумали, ироды иноземные? – заголосила баба Матрена. – Никак спалить хотят наши хаты?

– Скажи спасибо, если в живых оставят, – буркнул ее муж, следивший за каждым шагом непрошеных гостей.

– И кур, сволочи, всех забрали, – сквозь зубы процедил Егорыч, грозя немцам костылем. – Жрать-то чего зимой будем?

Валя не сводила глаз с горевших крыш. Из-за моросящего дождя огонь распространялся не молниеносно. Оставалась смутная надежда на то, что они смогут что-то спасти.

– Ладно, хоть в живых бы оставили, – тихо произнесла женщина. – Тогда и дома сохраним. В Смоленск рвутся, под прикрытие своих. Боятся оставаться ночью в деревнях. Видать, правду местный люд поговаривает: партизаны завелись в наших лесах.

И действительно, едва солдаты подожгли последний дом, как офицер что-то скомандовал и немцы, торопливо рассевшись по мотоциклам и машинам, покинули деревню. Напоследок фашисты пустили поверх группы впавших в оцепенение селян несколько автоматных очередей и выехали на шоссе. Жители деревни, затаив дыхание, продолжали стоять. Они никак не могли поверить своему счастью. «Мы живы… Мы живы», – то и дело повторяли насмерть перепуганные люди.

– Бабоньки! А чего стоим-то? – первым пришел в чувство дед Михаил. – Дома наши, дома! Сгорят к едрене фене! Скорее! Ведра тащите, ведра! Носите воду…

Все бросились к домам спасать свое имущество. Кто-то выводил животных из хлева, кто-то разбрасывал граблями горящую солому, кто-то носил воду из колодца. Работали дружно, сообща. А по-другому и быть не могло. Беда объединяет людей, особенно русских, несмотря на распри и мелкие ссоры.

– Ульяна! Сарай, сарай горит! – крикнул Егорыч. – Выводи козу… да куда ж ты ее тащишь. Вот нерадивая баба! Валька, помоги ей! Да оставь ты детей со мной… чего мечешься, окаянная? Ходить не могу, но приглядеть-то за малышней еще в силах. Ступай! Не волнуйся, все будет хорошо.

– Да чего ты замешкалась, старая? Чего все оглядываешься? – ворчал то и дело дед Михаил, передавая ведра с водой старшему сыну погибшей Анны. – Не вернутся они уже. По крайней мере, эти…

И хотя сараи почти полностью сгорели вместе со всем содержимым, но дома, благодаря дож–дю, который полил словно из ведра после отъезда немцев, все же отстояли. На этот