кто помогал ему, очень долго приходили в себя. Мы их привезли в стойбище, так как они пребывали в забытьи. Со временем они обрели прежнее состояние, но о них и об их удивительных способностях знал только я… Этот странный воин, Наби-бек, и есть главный шаман, а те двенадцать воинов и поныне при нём, это наши шаманы. – Куньбек Янгуй замолчал и пристально посмотрел на огонь, а затем вновь на Наби-бека, не скрывавшего удивления. – Вижу, ты удивлён, Наби-бек. Иного я не ожидал. Да, ты прав. Наш главный шаман много знает и умеет. Ты, я уверен, за все эти годы заметил, что я редко встречаюсь с ним. К моему сожалению, на то есть причины. Но об этом я могу говорить только с ним, а, когда это случится, я пока не знаю. Всему своё время, – куньбек Янгуй надолго замолчал.
Наби-бек под впечатлением от услышанного тоже молчал. Они долго сидели, каждый думая о своём, пока Наби-бек весьма деликатно не нарушил повисшую в юрте тишину:
– Прости, правитель, но, может быть, пришло это время?
– Может быть, – куньбек Янгуй посмотрел Наби-беку в глаза. – Может быть, оно уже настало.
* * *
Пять юрт, в которых обитали шаманы, располагались в небольшом отдалении от главного стойбища усуней, в лесном массиве, возле небольшой речушки, на ледяной поверхности которой была прорублена лунка для забора воды. Туда вела петляющая среди деревьев тропа, протоптанная в снежном покрове. Юрта главного шамана находилась в самом центре этого маленького поселения, а четыре других юрты размещались вокруг неё на равном отдалении и строго по сторонам света. Из открытых отверстий на куполах всех юрт тянулись вверх белёсые струйки дыма. Никакой живности, кроме десятка овец в загоне за одной из юрт, здесь не было. Оставив охрану на отдалённых подступах к этим жилищам, куньбек Янгуй и Наби-бек спешились в нескольких десятках шагов от них и направились к юртам по хрустящему снегу, оглядывая окрестности. Когда они поравнялись с ближней к ним восточной юртой, на входе центральной юрты откинулся полог и оттуда вышел высокий, седовласый, седобородый старец, без головного убора, с накинутой на плечи светлой длинной овечьей шубой. Он замер, смотря на пришедших.
Куньбек Янгуй остановился в двух шагах от шамана. Наби-бек почтительно отстал от правителя. Старец и куньбек Янгуй долго стояли и молча смотрели друг другу в глаза, после чего крепко обнялись. Смотря на столь трогательную и душевную встречу, произошедшую впервые за многие годы, Наби-бек нервно потёр шрам на лице и опустил голову, понимая неуместность своего присутствия. Не желая мешать встрече, он тихо развернулся и хотел было уйти к оставленным лошадям, но увидел человека, который стоял со склонённой головой возле входа в восточную юрту и держал открытым полог, приглашая войти. Наби-бек, приветствуя его и благодаря за понимание и радушие, приложил руку к груди, слегка склонив голову, и вошёл внутрь.
Разжав объятия, старец и куньбек Янгуй вошли в главную юрту. Пройдя в дальнюю её часть, они расположились на расстеленных на полу овечьих шкурах. В очаге, сгорая, потрескивали дрова, источая жар и наполняя юрту теплом. Тихо вошёл один из помощников старца и молча подал им чаши с горячим бульоном, после чего принёс хлеб, сыр и творог и удалился.
Пригубив чашу, куньбек Янгуй окинул взором простое убранство юрты и посмотрел на старца:
– Главный шаман, как всегда, живёт скромно и отчуждённо. Всё так, как было прежде. Ничего не изменилось.
– Правитель, ты же знаешь, что мне и моим людям для жизни хватает самого малого и необходимости в излишках нет. Ты всё даёшь нам и никогда не забываешь о нас. Мы благодарны тебе за это. Мы не испытываем нужды ни в чём. У нас есть еда и тёплый кров. Что ещё нам нужно? – всматриваясь умными глазами из-под мохнатых седых бровей в лицо куньбека Янгуя, тихим, но очень густым голосом произнёс главный шаман.
– А где лошади и коровы, которых я недавно отправил тебе? – улыбнувшись, спросил куньбек Янгуй. – Нигде не увидел этой живности.
– Прости, правитель, но их я раздал тем, кто нуждался в них больше, чем я. Им они принесут пользу, а для меня это только обуза. Ты уж не сердись за это, но тех лошадей и того скота, что ты присылаешь, уже хватило бы, чтобы десяток стойбищ долго жили беззаботно. Дары твои щедры, правитель, вот только заслужил ли их я, – вздохнул старец, отведя взор от правителя.
– Поступай как знаешь. Тебе видней. Сердиться за это, зная тебя, было бы глупо с моей стороны. Я ведь просто спросил, – куньбек Янгуй тоже вздохнул и отпил из чаши.
– Странно как-то, правитель, – старец грустно посмотрел в глаза куньбека Янгуя, – мы с тобой так долго не виделись и вот встретились, а говорить нам вроде как и не о чём. Это удивительно. Ты, возможно, не поверишь, но я часто веду беседы с тобой. Иногда мы даже ссоримся. – В глазах старца мелькнул озорной огонёк, но тут же потух. – И такое бывает, ты уж прости за это, но порой по-другому не получается. Главное, после таких бесед у меня на душе всегда легче становится, словно мы с тобой на самом деле разговаривали. – Старец вздохнул и замолчал, разглядывая чашу в руке.
– Да, мой мудрец, я понимаю тебя. Скажу больше, я тоже часто веду с тобой беседы, особенно тогда, когда мне сложно. А такое, к сожалению, здесь бывает почти всегда, – куньбек Янгуй ненадолго задумался. – Вот ты сказал, что мы встретились, а говорить нам вроде как и не о чём. А знаешь, почему так кажется? Это лишь потому, что мы с тобой никогда не прерывали наших бесед, даже если и долго не виделись. – Куньбек Янгуй улыбнулся уголками губ и слегка кивнул в знак правоты своих слов. – Скажи, ты же знаешь, почему я навестил тебя?
– Да, правитель, я знаю, – старец перевёл взгляд с чаши на куньбека Янгуя. – У тебя есть на это две причины. Одна стара как мир. Другая свежа, как младенец.
– Верно. Ты, как всегда, прав, – куньбек Янгуй опустил чашу на поднос. – Мы с тобой оба знаем о первой причине, и оба старательно обходили её всё это время, не касались её осознанно в наших редких встречах. Ты это делал из уважения ко мне, к моему положению, а я так поступал из-за угрызений совести перед тобой и от охватывавшей меня от этого нерешительности первым сделать шаг к тому, чтобы раз и навсегда покончить с