— Едут! Наши едут из Мазари-Шарифа!

Мы повскакивали на ноги, одни бросились на холм, чтобы поскорее рассмотреть всадников, другие приставили к глазам бинокли, — в общем, все, кто еще только минуту назад безмятежно наслаждался чаем и мирной беседой, пришли в движение, заволновались.

Я глядел в свой бинокль до рези в глазах, но не мог понять, сколько же всадников приближается к нам. Было только ясно, что много, потому что густое облако пыли, вырываясь из-под конских копыт, медленно поднималось вверх.

Застывший на своем коне Бахадур-хан был заметно встревожен. Подозвав помощников, он приказал всем рассредоточиться и быть готовыми к бою, после чего дрожащим голосом обратился к послу:

— Возможно, господин посол, что это как раз тот отряд, которого мы и ждем. Поэтому вашей группе лучше бы пока где-то укрыться. При перестрелке не поймешь, кто свой, кто чужой, и вы можете оказаться меж двух огней.

Мухаммед Вали-хан приказал мне скакать навстречу всадникам и, если Бахадур-хан прав, постараться задержать их, не допускать сюда.

— Возьми с собой одного джигита, — сказал посол. И мы вскочили на коней.

Преодолев тамарисковые заросли, мы поднялись на высокий холм. Я придержал коня, приблизил к глазам бинокль и… Сердце мое едва не выскочило из груди: в одном из тех, кто сорвался и поскакал в нашу сторону, я узнал Ахмеда! Да, это был он, теперь уже мне не нужен был и бинокль.

Соскочив подле меня с коня, он без лишних слов спросил:

— Ну, как дела? Где господин посол?

Он был очень взволнован, — таким я еще не видел своего друга Ахмеда.

— Все в порядке, — поспешил сказать я, — все целы, и господин посол с нами. Но ты-то как?

Ахмед облегченно вздохнул, улыбнулся и ответил мне стихами, которые оба мы когда-то любили и часто повторяли:

Я сто раз умирал, я привык

Умирать, оставаясь живым…

Я подхватил:

Я, как пламя свечи, каждый миг

В этой вечной борьбе невредим!

И мы рассмеялись — мы оба были счастливы.

В жизни человека дни радости и дни печали перемежаются иной раз так неожиданно! Я глядел на Ахмеда и думал, что никогда не сумею забыть это раннее утро. Мне казалось, что с него-то и начнется совершенно безоблачная жизнь и все беды, все несчастья отныне покинут и меня, и Ахмеда, и вообще всех людей.

Спохватившись, Ахмед представил мне какого-то человека:

— Знакомься, командир Степанов, — сказал он, и я невольно вздрогнул, услышав эту фамилию.

Этот Степанов чем-то даже походил на того: тоже высокий, здоровый, с голубоватыми глазами. Но «новый» был смуглее, и борода его, усы и волосы были много темнее. Кроме того, он выглядел старше того псевдо-Степанова: высокий лоб перерезали морщины, гусиные лапки бежали от уголков глаз к вискам.

Вместе со Степановым были и наши пограничники. Я считал, что обязан предупредить их о всадниках Бахадура-хана, занявших выгодные позиции и приготовившихся к схватке.

Степанов усмехнулся.

— О, с Бахадуром-ханом мы старые друзья! — воскликнул он. — В битве под Кзыл-Тепе он попал к нам в плен, и вместе мы выпили не один чайник чая. Вот тогда-то Бахадур-хан и поклялся, что никогда не даст ни единого выстрела по бойцам Красной Армии. Хотелось бы мне повидать его. Может, проводите?

Он отвел своих бойцов подальше от зарослей тамариска, а сам поехал с нами к послу. Еще издали я увидел толпу — это посол и мои товарищи нетерпеливо дожидались нашего возвращения. Навстречу, оторвавшись ото всех, бежал Мухсин. Он отлично знал Ахмеда, даже дружил с ним, и встретились они радостно.

Еще через несколько минут Ахмед познакомил посла с нашим гостем:

— Представитель правительства Туркестана — командир Степанов.

Степанов взял под козырек и, чеканя каждое слово, заговорил:

— Господин посол! Уважаемые друзья! От имени туркменистанского народа я счастлив первым приветствовать вас, представителей дружественного Афганистана, на нашей земле. Добро пожаловать!..

Пожимая руку Степанова, посол невесело улыбнулся.

— Первый нас уже «приветствовал», — с иронией сказал он. — Вы второй… — Он окинул Степанова не особенно доверчивым взглядом и добавил: — Как бы это не оказалось продолжением той самой комедии.

Степанов в растерянности отступил — вот уж чего он никак не мог ожидать! Но Ахмед постарался рассеять недоразумение.

— Нет-нет, господин посол! — воскликнул он. — Перед вами подлинный командир Красной Армии Степанов, я разыскал его в Термезе, и с той минуты мы не расставались! Можете не сомневаться…

Посол подошел к Ахмеду, положил руки на его плечи и сказал:

— Вы совершили подвиг, достойный истинного афганца!

Наши товарищи один за другим подходили к Ахмеду, пожимали его руку, поздравляли. А Абдул-Хамид-ахун даже прослезился:

— Да будет долгой твоя жизнь! — дрожащим от волнения голосом сказал он. — Ты и нас, несчастных, вызволил из беды. Да храпит тебя аллах. Омын!..

И все повторили вслед за ахуном:

— Омын!

Я сказал послу, что Степанов знает Бахадура-хана и хотел бы его повидать. Посол махнул рукой.

— Бахадур-хан уже распрощался с нами! Либо почуял опасность, либо еще что-то непонятное ударило ему в голову, только внезапно он счел за лучшее удалиться и поручил капитану Мухсину проводить нас до Бухары.

— Жаль, очень жаль, — сказал Степанов. — Интересно было бы прощупать его нынешние настроения.

Предполагалось, что отныне мы распрощаемся и с нашими конями, и с пешими переходами и дальше поедем поездом. Но Степанов предупредил, что на некоторых участках железнодорожные пути разобраны басмачами и белогвардейцами, так что сообщение с Ташкентом прервано.

— До Чарджоу, — сказал он, — можно плыть на пароходе, хотя и это небезопасно: пароход могут обстрелять из дальнобойных орудий. Всего сейчас можно ожидать! — заключил он.

— И что же вы посоветуете? — спросил Мухаммед Вали-хан.

— Пожалуй, правильнее всего пока что доехать до Термеза, — подумав, сказал Степанов, — а там дожидаться восстановления железнодорожного полотна. Конечно, трудно сказать, сколько придется ждать, но все же в Термезе вы будете ближе к цели.

Мы долго советовались и решили двинуться на Бухару, тем более что раньше или позже нам все равно предстояло там побывать ради встречи с эмиром Саидом Алим-ханом.

Еще в начале марта Саид Алим-хан прислал в Кабул своего гонца. Прибывший сообщил Аманулле-хану о желании бухарского эмира установить между ними дружеские отношения, какие были у него с покойным Хабибуллой-ханом. Действительно, если и возможна истинная