Ру замечает мои разгоряченные вином щеки, мой революционный пыл.

– Похоже, вечер тебе понравился? – Она снова смеется, затем резко смолкает и прищуривается. – Но скажи мне, ma sœur, что на самом деле привело тебя сюда?

У меня сводит живот, губы пересыхают. Я теряюсь с ответом и несколько раз открываю и закрываю рот, а Ру продолжает невозмутимо взирать на меня.

– Я ненавижу их, – наконец с горечью вырывается у меня. Внезапно меня поражает неприятная, как кислый привкус вина на языке, мысль: а ведь это «их» относится и к моей собственной сестре.

Ру отвечает лишь по прошествии минуты, однако сохраняет полное спокойствие и бесстрастность. Она не осуждает меня за мои слова и не потрясена ими.

– А под ними ты подразумеваешь?..

Я подаюсь к ней.

– Аристократов. Я их ненавижу. Они убили моего отца. – Чтобы произнести это, мне требуется необычайная концентрация, произнося слово «отец», я громко и болезненно икаю. Мой язык заплетается, я в смятении вижу, что изо рта у меня брызжут капли красного вина и попадают на Ру. Я вытираю рукавом вино с подбородка, ощущая, как он дрожит.

– Ясно. – Ру умалчивает о моем состоянии, но ее необыкновенные глаза подмечают каждую мелочь. Она оглядывается по сторонам и наклоняется ко мне. – Знаешь, если ты подразумевала конкретного человека, управа на него найдется. Я знаю того, в чьем ведении находится список; ему всегда интересно узнать о врагах Республики. – Ру приподнимает уголки губ, но улыбка не добирается до ее глаз.

Я как в тумане отмечаю про себя, что, вопреки всему сказанному на собрании, некий загадочный список находится в ве́дении мужчины, а не женщины. Начиная проникать в истинный смысл слов Ру, я обнаруживаю, что не могу ответить ей. Кажется, будто моя последняя реплика выкачала из меня все силы до последней капли.

– Считай эти сведения жестом солидарности, – продолжает Ру. – В Консьержери всегда отыщется свободное местечко. И суд над тамошними узниками… В общем, это не более чем формальность. – Женщина делает глоток из своего стакана и чокается с моим. – Salut, ma sœur [81].

Я не могу припомнить, что такое Консьержери, но пытаюсь улыбнуться. Ру в последний раз смотрит на меня своими странными глазами, после чего обращается к моей соседке.

Час спустя, поднимаясь по лестнице и выходя вместе с остальными на улицу, я замечаю, насколько легче стало у меня на душе, словно избавленной от тяжкого бремени или болезненного нарыва. Впервые за бесконечно долгое время у меня возникает ощущение, что все будет хорошо.

Знобкий вечерний воздух обдает лицо холодом, но я не чувствую этого. И дело не только в вине. Огонь, который годами подспудно тлел внутри меня, разгорается адским пламенем.

Полезные травы

Май, следующий месяц

Лара

Я сижу за столом в башне, передо мной за окном темнеет ночь, в стекле отражается размытый двойник свечного огонька. Дальний горизонт вспарывают огромные силуэты. Сегодня ночью старый платан на краю сада кажется намного больше всех остальных деревьев.

Вот так же я сидела здесь неделю назад, опустив голову на колени и считая до десяти, чтобы избавиться от дурноты, потому что от запаха каплуна, поданного мадам на ужин, у меня в желудке все переворачивалось. На следующий день я не успела добраться до ночного горшка, и мне пришлось очищать от рвоты свою юбку. А два дня назад я, стараясь унять дрожь в руках, тщетно пыталась припомнить, когда у меня должны были начаться месячные.

Я пялюсь на лежащий передо мной лист бумаги и написанные на нем грифелем слова. Этот рецепт я услыхала несколько дней назад и отчаянно хотела записать его, чтобы не забыть. Но так и не смогла найти перо. Могу почти поклясться, что бывали дни, когда, возвращаясь сюда от мадам, я обнаруживала, что не всё лежит на своих местах, а вещи на нижней полке шкафа переворошены. Сначала я гнала неприятные мысли, убеждая себя, что мне всё это кажется и в действительности тут завелась крыса. Однако в дальнейшем я обязательно буду запирать дверь, выходя из комнаты. Мне хочется лишь одного: убраться отсюда, из замка, насовсем. Но я отлично понимаю, что время упущено и я никогда уже не смогу поднять вопрос о своем возвращении в печатню.

«Кварту цветков лаванды залейте квартой белого вина. Возьмите три свежих корня руты размером с палец и нарежьте ломтиками».

Я вспоминаю, как мама, работая на мыловаренной фабрике в Марселе, добавляла в мыльную массу сушеные головки лаванды. Слыхала ли она об этом средстве? Пожелала бы использовать его в тех же целях, что и я? Со времени нашего последнего мало-мальски продолжительного разговора утекло много воды, сестру я тоже не видела с прошлого месяца, когда она сгоряча выложила мне тайну, о которой ей стало известно.

Я смотрю на неровные, беспорядочные, как мушиный рой, буквы на лежащем передо мной листке. Довольно непривычно держать в пальцах грифель и писать, не говоря уже о рисовании. На память приходит набитый моими работами сундук под кроватью. Когда‑то я могла изобразить и сами эти ингредиенты – красивые стебли руты и лаванды, не подозревая об их тайном назначении.

«Бросьте нарезанную руту в смесь белого вина с лавандой, добавьте четыре веточки можжевельника и десять капель масла болотной мяты».

Я не ожидала, что так легко добуду все это. Мне также требовался папоротник – единственный ингредиент, который я поначалу не могла отыскать. Но затем в одной из соседних деревень какая‑то травница продала мне четыре сушеных корня этого растения, положив сверток на подоконник, будто на аптекарский прилавок. Я уверяла ее, что папоротник предназначается для моей хозяйки, но женщина обо всем догадалась.

Осознав, чтó произошло, я сразу решила, что ничего ему не скажу. Это мое дело, и я сама с ним разберусь.

Я складываю лист пополам и засовываю его под стопку нетронутой бумаги на столе.

La Baignoire [82]

Месяц спустя

Ортанс

С моей камеристкой что‑то не так. Нельзя не заметить в ней рассеянной отстраненности. Еще примечательнее несвойственная ей пухлость щек и постепенно расплывающаяся фигура. Девица все больше разъедается – несомненно, это следствие любострастной щедрости моего муженька.