Он посмотрел в сторону таверны «Куропатка»:

— Не хочешь пообедать? Выбор у них, конечно, невелик, зато можно поговорить в тишине.

Макс собирался согласиться, но тут задняя дверь ателье открылась. Он быстро повернулся и увидел Фанни. Она выглядела усталой, под глазами залегли тени, а волосы были растрепаны, но сердце Кальмана готово было выпрыгнуть из груди. Он понял, как сильно по ней соскучился.

— Макс! — воскликнула Фанни. — Тебя-то уж я никак не ждала. Как же замечательно! — Она обняла его прямо на улице.

Бруннер коснулся плеча Макса:

— Пойду займу для нас столик.

Он ушел, а Фанни посмотрела ему вслед:

— Ох, как ему досталось! Таких бедолаг становится все больше. А ты? Приехал в отпуск?

— Сегодня последний день. Я в Вене уже почти неделю. Ты не знала?

Девушка помотала головой.

— Я сейчас не так часто вижусь с Изабеллой и Нелли. У нас у всех полно дел.

Макс внимательно посмотрел на нее.

— Ты выглядишь изможденной.

— Сна мне в последнее время в самом деле не хватает, — призналась она. — К сожалению, сейчас у меня тоже нет времени. Мне пора к Йозефе, чтобы покормить ее обедом. Она, увы, уже почти ничего не может делать сама. — Фанни подумала немного и добавила: — Хочешь прийти попозже? Мы закрываемся в пять. Потом у меня будет время до занятий в школе мастеров.

— Магазин открыт? — с удивлением спросил Макс.

— Магазин нет, а вот пошивочная мастерская работает. — Фанни посмотрела на маленькие наручные часики. — Мне пора. Пока, Макс!

— До встречи, — сказал тот. — Я приду в пять.

— Это не та малышка, которую ты переманил у меня на балу прачек? У вас таки вышло что-то серьезное? — полюбопытствовал Бруннер, когда Макс сел за стол напротив него.

Вместо ответа Кальман уставился в меню:

— Что тут есть из еды?

— Овощной бульон с яичной заправкой и картошка с колбасками и квашеной капустой. Я уже заказал и для тебя. Если ты не хочешь о ней говорить, то дело точно серьезное. Да и неудивительно: такая сладкая девочка.

— Пожалуйста, не говори о ней так, будто она моя любовница, — поморщился Макс.

— Прости, друг, не хотел тебя задеть! — Бруннер замахал руками. — Поверь мне, я тебя понимаю. Выжить на фронте тяжело, но, вернувшись домой в надежде на тепло и нежность жены, выясняешь, что ты ей опостылел, особенно с таким-то лицом. Моя пугается всякий раз, как меня видит. Я и думать забыл о том, чтобы к ней прикоснуться.

Макс молча кивнул. С Хеленой между ее сменами в приюте для беженцев он до сих пор толком не обменялся и словом.

Чаще всего она приходила домой усталой и сразу же после ужина отправлялась спать. Максу казалось, что он больше ее не интересует, ведь она даже ни разу не спросила, что он пережил во время осады Перемышля. С Эммой дела обстояли не лучше: она видела в нем не отца, а чужака и всеми силами старалась избегать его. Война изменила всех, но особенно женщин, и Макс задавался вопросом, нужен ли им он, да и любой другой мужчина.

Официант принес еду. В овощном бульоне плавала пара кусков репы, а «яичная заправка» была сделана из картофельной муки. Второе блюдо было не лучше: колбаски оказались размером с палец ребенка, и в них было больше каши, чем мяса, но к ним, во всяком случае, подали достаточно квашеной капусты. Макс набросился на еду. Он все время был голодным, хотя в Вене ел достаточно, поскольку соглашался платить чудовищную спекулятивную цену.

Бруннер тем временем рассказывал о боях, в которых принимал участие в Сербии. Тяжелое ранение он получил от гранаты, упавшей в окоп поблизости от укрытия, в котором находились офицеры. Он также знал, кто из товарищей по военной школе пал на фронте, числился без вести пропавшим или оказался ранен.

— Я в самом деле был рад снова тебя увидеть, Кальман, — заявил Бруннер, прощаясь с ним после обеда. — Дай бог, чтобы ты и в следующий раз вернулся невредимым.

Макс остался в одиночестве. До назначенной встречи было еще два часа. Он заказал чашку суррогатного кофе и взял одну из газет, лежавших на стойке рядом со входом. Но вместо того чтобы читать, он думал о Фанни.

«У нас нет будущего», — сказала она во время их последней встречи; Может, она изменила мнение? — спрашивал себя Макс.

Но с чего бы? Даже если Фанни ему ближе, чем жена, он все равно состоит в браке с Нелли, и этого не изменить. Католикам — в том числе недавно обращенным — предписывалось идти за разводом в церковный суд. Поскольку брак в католичестве считался таинством, получить разрешение на его расторжение было практически невозможно. Особенно при наличии детей.

«Наверное, лучше оставаться вместе с Нелли и делать вид, что мы обычные супруги. В том числе и ради Эммы», — подумал Макс. Но сердце стремилось к Фанни, и доводы рассудка тут были бессильны.

Кальман увидел, как к черному ходу салона мод подъехал трехколесный грузовой автомобиль. Из кабины выскочила женщина в комбинезоне и кепке. Она вскарабкалась на край кузова и вынула из него тележку. После этого женщина позвонила в дверь и вошла. Чуть позже она вышла с тележкой, полной ящиков. За ней последовало еще несколько женщин, каждая из которых тоже везла тачку с ящиками. Вместе они загрузили поклажу в кузов.

«Женщинам и года не понадобилось, чтобы сбросить оковы, ограничивавшие их жизнь», — поразился Макс. Невольно он подумал о том, пользуются ли они теперь и в любви той же свободой, которая всегда отличала мужчин. Для предохранения от нежелательной беременности уже существовали презервативы, пусть они оставались дорогими и продавались только по предписанию врача.

Макс украдкой пощупал куртку. Во внутреннем кармане лежал новенький презерватив: в армии их щедро раздавали солдатам, чтобы предотвратить распространение сифилиса и других венерических болезней.

Фанни вышла из омнибуса на Флориангассе, поднялась по лестнице к квартире Йозефы и отперла дверь.

— Фанни? Это ты? — услышала она голос старушки.

— Конечно, я! Кто же еще? — прокричала она в ответ и вошла в комнату.

Йозефа сидела в кресле у окна, укутав колени шерстяным одеялом. Рядом с ней на столике стоял полупустой стакан с водой и лежали очки. Фанни бросила рядом газету, которую по пути достала из почтового ящика.

С некоторых пор утром, перед тем как отправиться на работу, она помогала старенькой воспитательнице умыться и одеться. В обед она приходила, чтобы разогреть ей еду, а вечером