Кусманек подошел к металлическому столу между двумя амбразурами и поставил лампу рядом с телефоном, по которому наблюдающие во время битвы корректировали защитников. После этого генерал сел на стоявший рядом стул и вытянул ноги. Тень от лампы делала его лицо еще более выразительным. Паек коменданта был ровно таким же, как у солдата, за что подчиненные особенно уважали его. Макс знал, что-он наблюдал за последним боем именно с этого пункта, но думал, что генерал уже вернулся в квартиру в городе.

— Голод и вас выгнал из кровати, господин обер-лейтенант? — спросил Кусманек. — Не отрицайте. Я знаю, что так и есть. — Он достал из кармана брюк серебряный портсигар, открыл его и протянул Максу: — Угощайтесь.

Настоящие турецкие сигареты! Макс не верил своему счастью. От одного только запаха табака у него закружилась голова. Он нагнулся над огнем протянутой ему Кусманеком зажигалки и, зажмурившись, затянулся. Генерал тихо рассмеялся.

— Так даже голод забывается, правда?

Макс открыл глаза.

— Сколько мы еще продержимся, господин генерал?

Кусманек спрятал зажигалку в карман брюк.

— Два дня. К тому моменту у нас не останется и горсти муки.

— А потом?

— Потом у меня есть дозволение кайзера на капитуляцию.

— То есть все мы попадем в плен к русским?

Кусманек кивнул.

— Но перед этим взорвем крепость. Пусть русским не достанется укрепление, которое они могут использовать против нашей доблестной карпатской армии.

Макс посмотрел на огонек сигареты.

— Если позволите, господин генерал, хочу сказать, что знаю о приказе главнокомандующего удерживать Перемышль, но теперь, когда капитуляция неизбежна, мне кажется, что все наши усилия были тщетны. Я говорю не только о Перемышле, но и о наших товарищах в Карпатах, которые пытались освободить гарнизон. В секретных донесениях говорится, что они оказались в нечеловеческих условиях: в снегу, жутком холоде, без зимней одежды, укрытия и теплой еды. Не было ли в данных обстоятельствах человечнее сдать крепость с самого начала?

— Мы удерживали горные перевалы — с большими жертвами, это правда, — но иначе русским был бы уже открыт путь в Венгрию, — спокойно ответил Кусманек. — В одном вы правы, Кальман: наша императорско-королевская армия сгинула в карпатских снегах, и теперь мы полностью зависим от поддержки немецких союзников. Что бы мы о них ни думали.

Макс наморщил лоб. Откровенность Кусманека граничила с государственной изменой, и он задался вопросом, какую цель преследует собеседник. До сей поры комендант казался ему человеком долга, строгим как к себе, так и к солдатам, и верным монархии. Единственным разумным объяснением была проверка. Но зачем?

Макс вздохнул и спросил напрямую:

— К чему этот разговор, господин генерал?

— Вообще-то я хотел сообщить вам это утром после обсуждения положения, но зачем ждать. Поедем ко мне, господин обер-лейтенант. У меня для вас кое-что есть. — Кусманек бросил окурок на землю, взял лампу и встал.

Они прошли через ворота крепости, перед которым стоял автомобиль коменданта. Водителя не было видно. Кусманек сам сел за руль и поехал к дому, который снимал в центре Перемышля недалеко от штаба и вокзала. Макс никогда не был у генерала. Тот сразу повел его в кабинет на втором этаже. Когда загорелся газовый свет, Кальман увидел узкую комнату, в которой помещались только письменный стол со стулом и стеллаж с папками. Единственное окно было крошечным, к тому же царил такой холод, что изо рта шел пар. Макс молча наблюдал, как комендант подошел к столу, открыл один из ящиков, вынул из него запечатанный конверт и сделал обер-лейтенанту знак приблизиться.

— Вы не попадете в плен, Кальман, — заявил Кусманек и передал Максу конверт. — Для вас у меня есть особое задание. Завтра утром в последний раз прибудет почтовый самолет, и на нем вы покинете Перемышль. Приземлившись в Кракове, сядете в самолет до Вены. Конверт, который я вам доверяю, берегите как зеницу ока. Он предназначен наследнику трона эрцгерцогу Карлу — и только ему. Об этом поручении вы не должны говорить никому. Конверт передайте эрцгерцогу сразу же по прибытии в Вену. Вы меня поняли?

— Так точно, господин генерал! — Макс отдал честь. Кусманек выглядел довольным.

— Я знал, что могу на вас положиться, Кальман. — Он вынул из стола еще два конверта и протянул их Максу: — Вот ваше командировочное предписание и увольнительная. Когда выполните задание, возьмите четырнадцать дней отпуска — никаких возражений, вы заслужили отдых! После этого получите приказ о новом назначении от штаба армии.

— Так точно, господин генерал! — повторил Макс и положил все три конверта в нагрудный карман. Это задание освобождало его от длительного плена в тяжелейших условиях, хотя ему казалось, что он обязан разделить судьбу товарищей.

Кусманек коротко кивнул:

— Хорошо, господин обер-лейтенант. Сейчас я отвезу вас назад. Постарайтесь немного поспать.

Обратная дорога прошла в молчании. Когда генерал затормозил перед воротами первого форта, он вновь обратился к Максу:

— Вам интересно знать, что в конверте, Кальман?

— Если сочтете нужным, господин генерал, — с удивлением ответил Макс.

Комендант серьезно посмотрел на него:

— Я наблюдаю за вами с самого начала осады и уверен, что вы, как и я, считаете, что жертвы, которые наши солдаты и гражданское население приносят в этой войне, слишком велики в сравнении со скромными успехами. Я знаю, что в крепости многие называют войну кровавой баней, и они правы. В документе, который я вам доверил, содержатся мои предложения по скорейшему прекращению бессмысленной бойни. Самое важное из них — тайные переговоры с Россией на предмет заключения сепаратного мира. Вы согласны со мной, господин обер-лейтенант?

— Кто же откажется от мира? — осторожно ответил Макс. — Но если наши немецкие союзники узнают об этом, начнется конец света. Они ведь обвинят нас в измене.

Непременно обвинят, поскольку так оно и есть. Но разве предательство союзника, позволяющее избежать ненужного кровопролития, не оправданно? — задумчиво спросил генерал.

— Иногда стоит следовать здравому смыслу, а не приказам, — тихо ответил Макс.

Комендант кивнул:

— Я знал, что не ошибся в вас.

— Думаете, ваши предложения примут во внимание? — поинтересовался Макс. Возможность скорого мира неожиданно пробудила в нем надежду.

Но слова Кусманека погасили его оптимизм.

— Скажем так: я на это уповаю. Эрцгерцог молод, он представляет новое поколение и будущее страны. Кроме того, его любит народ. И самое главное: его отношение