Ортия не задавала вопросов – они не были нужны. И причиной этому была воцаряющаяся между ней и Данталом ясность. Девушка всё больше убеждалась в том, что всегда знала его и ждала именно его, даже когда они не были знакомы. Она впитывала каждое его слово, всем сердцем разделяла его печаль и искренне переносила на себя часть этой горечи. Ей самой становилось легче, будто это не Дантал, а она изливала душу в откровениях. Ближе к утру они уснули у костра, касаясь друг друга кончиками пальцев, выказывая тем самым нежное единение душ, взаимно передавая тепло своих сердец, выражая истинное понимание и наслаждаясь близким присутствием.

* * *

Зайдана лежал у одного из костров вместе с рабами. Те спали, кто постанывая во сне, кто натужно дыша, кто похрапывая и часто ворочаясь. У крепостных ворот несли дозор четверо воинов. Откуда и кто были эти люди, он не знал, и их странного языка не понимал. Единственным человеком, кто всё это время угадывал его намерения, был юноша, подавший ему воду после окончания страшного сражения. От него исходило понимание с самого первого взгляда.

То, о чём сейчас думал Зайдана, терзало его больше всего. Пятерых телохранителей отца, оставленных им здесь, в крепости, к его удивлению, на месте не оказалось. После смерти родителя он очень рассчитывал на их помощь, но они предали и его, и своего вождя и ушли, захватив с собой всё, что должны были охранять, тем самым отняв у него последнюю возможность избежать позорного пленения. Он не хотел даже думать о том, что ожидает его теперь. Ему было больно. Так неожиданно умер самый родной, самый близкий ему человек. Он не хотел верить в случившееся, но то, с какой быстротой наполнилась тягостной пустотой душа и то, как скоро исчезли все мечты и желания, связанные с родителем, упорно свидетельствовало о постигшем его горе и внезапно подступившем одиночестве. Отныне во всем мире он оставался наедине с самим собой.

* * *

Все последующие дни под руководством Форкиса, помнящего своё былое пребывание в этой крепости, люди занимались её укреплением и обживанием. Верный помощник Прета Лисипп и двое преданных помощников Диагора вели привычные для них в любой обстановке хозяйственные дела, надёжно и с умением размещая огромное количество привезённого груза. Ортия обустраивала жилые помещения, отведённые для всех, кроме воинов и рабов. Лошадей и мулов, так же, как в прежние времена, стали выгонять под охраной на пастбища. У главного прохода в долину и в дальней южной расщелине постоянно находились сменные дозоры.

Прет, поначалу не находивший себе применения, со временем занялся своим обычным делом – расчётом и распределением всего имеющегося провианта, вещей и снаряжений. Осматривая грузы, размещённые во вьюках, он не мог не восхищаться предусмотрительностью мудрого друга Диагора. Здесь было всё для нормальной и длительной жизни большого числа людей. Становилось понятным, что старый купец вовсе не снаряжал этот караван для торговли. Все уже знали, что он никогда не вернётся к ним, но вслух об этом не говорил никто.

* * *

Co временем жизнь в крепости обрела новые устои, необходимые людям, настроившимся на долгое пребывания здесь. Теперь каждый человек нашёл своё место и полезное для всех занятие.

Прошла мягкая тёплая осень, и однажды выпал первый снег. Те, кто никогда в жизни не встречался с таким явлением природы, были поражены невиданным доселе зрелищем и с неподдельным интересом и опаской брали в руки пушистые белые хлопья, принюхиваясь к ним, пробуя на вкус, удивляясь тому, как они на ладонях превращаются в капли обычной воды.

Зная о продолжительности холодного периода в этих краях, Форкис заранее объяснил Прету и остальным, какие меры нужно предпринять перед зимовкой. Значительно утеплили одежду, заготовили древесину. Дозоры вернулись в крепость, оставив заснеженные и непроходимые ущелья. И только лошади и мулы оставались в долине, с лёгкостью отбивая копытами тонкий белёсый покров и добывая из-под него по-прежнему сочный корм.

* * *

В слегка морозные дни щеки Ортии покрывались нежным румянцем, отчего её облик удивительно преображался, придавая и без того красивому лицу ещё более прелестный вид. Улавливая частые и восхищённые взоры мужчин, она искренне смущалась, стараясь скорее пройти мимо них и скрыться в строениях. Ей нравилось такое внимание сильных и добрых людей, и она радостно воспринимала его, всем своим существом ощущая чистоту их отношения.

По ночам она вспоминала прожитый день, и всегда особенные мгновения были связаны с Данталом, чей взгляд, даже вскользь брошенный в её сторону, был дороже всего.

Имея чуткое сердце, Ортия по-своему жалела рабов, но ничем не могла им помочь и хоть как-то облегчить их участь, и от этого ей становилось не по себе. Всякий раз, когда она думала об этом, ей казалось, что им холодно и они голодны. При любой возможности она украдкой подкармливала их, и это было её маленькой и единственной тайной.

Больше всех ей было жаль пленённого сына вождя разбойников. Она выделяла его как самого несчастного даже среди рабов. Он всегда находился в стороне от всех, уединённо и молчаливо. В его глазах таилась глубокая тоска, а во всем облике сквозили скорбь и печаль. Юноша почти ничего не ел и быстро терял силы, превращаясь в некое подобие человека. Его никто не заставлял что-либо делать и даже просто не беспокоил, и он угасал, как она догадывалась, желая поскорее покончить с такой жизнью. Иногда девушка решалась подойти к нему, протягивая еду. Молодой пленник с благодарностью смотрел ей в лицо, но к подношению не прикасался, вставал и уходил. Ортии было больно смотреть на это, и она растерянно возвращалась к себе, по пути отдавая пищу кому-то из рабов. Чем решительнее он отвергал помощь, тем настойчивее она желала, чтобы он принял её скромный дар, и не замечала недовольного взгляда отца. Где-то в глубине души понимая поведение юноши, она не могла совладать с чувством ответственности, считая себя обязанной спасти его от неминуемой гибели. Взращённая доброй любящей матерью и честным благородным отцом, девушка всегда помнила их милосердное отношение к окружению и не знала иного отношения к нуждающимся во внимании людей.

Дантал поначалу относился с пониманием к её желанию помочь пленнику, но,