Разворачиваю верхнюю.

«Свидетельство о рождении. Ада Мария Смит».

Я глубоко втянула носом воздух и быстро проглядела бумагу. То, что я искала, нашлось быстро: «13 мая 1929 года».

С датой мы, конечно, не угадали, зато год определили правильно. Мне действительно одиннадцать.

Свидетельство Джейми лежало сразу под моим. А под ним – свидетельство о браке родителей.

С лестницы донёсся громкий шум: Джейми распевал во всё горло. О милый, чудесный Джейми! К тому моменту, как мама распахнула дверь, бумаги снова лежали на своём месте, а я преспокойно сидела на своём.

На обед мама сварила картошки с капустой и небольшой кусок жёсткой говядины. Говядину она съела сама, потому что, как она сказала, пока нам не вернули наши продуктовые талоны, нам мясо не полагается. «Ну ничего, я эту ведьму заставлю всё выслать, – добавила она. – А будет кочевряжиться, в суд подам».

Джейми сидел с кислой миной и не хотел браться за еду, но я навалила ему на тарелку побольше овощей и сказала ободрительным тоном:

– Ешь, вкусно! Немного даже на мясо похоже.

Джейми уставился на меня, и я ему подмигнула. Он немного подумал и усердно съел всё, что лежало на тарелке.

Когда мама поднялась из-за стола, чтобы собираться на работу, я сделала глубокий вздох и решила: сейчас или никогда.

– Мы тебе здесь не нужны, – сказала я. – Тебе лучше без нас, когда не надо о нас заботиться, кормить нас и прочее. Ты нас, в общем-то, и не хочешь. Даже Джейми.

Джейми открыл было рот, но я пнула его под столом посильнее, и он прикусил язык.

Мама уставилась на меня:

– Эт-то ещё что такое? Шутки шутишь со мной, что ли?

– Ты никогда нас не хотела, – сказала я. – Никогда. Потому и не посылала за нами, как остальные матери.

– Интересно, с чего это ты решила, что тебе право есть жалиться, – сказала она, – когда ты там в полном довольстве жила, как я погляжу. Разоделась, раскичилась, привыкла по городу гулять-красоваться…

– Как мы там жили, тебе плевать, – оборвала я. – Ты нас только потому и вернула, что решила, будто там держать нас ещё дороже выйдет.

– И вышло бы! Сама же письмо видала. С чего это я буду платить за то, чтобы ты там лучше меня жила? Ты, уродливое…

– Неважно, – снова прервала я, стараясь, однако же, сохранять ровный тон и не срываться на крик. На этот раз я была твёрдо намерена вывести её на чистую воду. Жить во лжи мне надоело.

– Девятнадцать шиллингов! – запричитала мама. – Девятнадцать в неделю! Когда они вначале говорили, что забесплатно забирают. Никогда вы мне столько не стоили. Грабёж это, чистой воды…

– Если тебе не придётся платить вообще ничего, чтобы мы уехали, то тебе будет только на руку, – сказала я. – Я знаю, как это устроить. Мы уедем, и тебе не надо будет ни за что платить.

Она прищурилась:

– Уж не знаю, что у тебя на уме, дочка, и где ты научилась так бойко разговаривать. Ну, выкладывай.

– Мою ногу можно исправить, – начала я. – Даже сейчас ещё можно. Я перестану быть калекой. Тебе не придётся больше меня стыдиться. – В голове пронеслось: Сьюзан и сейчас не стыдится.

Мама побагровела:

– И не подумаю платить за твои операции!

– А её ведь можно было очень просто исправить, когда я была младенцем.

– Враньё! Нечего во всякую брехню верить, что там другие говорят! Ложь! Я и отцу твоему сразу сказала…

Моему отцу. О нём я прочитала в газетной вырезке, которую нашла в ящике стола.

– Он бы исправил, – медленно проговорила я наугад.

– Хотел, – признала мама. – И деток он хотел. Он и качал тебя вечно, пел тебе.

Я почувствовала, как слёзы текут по щекам. До этого момента я даже не сознавала, что плачу.

– Ты никогда нас не хотела, – сказала я. – И сейчас не хочешь.

– А и верно, – сверкнула глазами мама. – Не хочу.

– Ты никогда нас не хотела, – повторила я.

– А на кой вы мне нужны? Это всё он, отец ваш, вечно попрекал: какая, мол, из тебя женщина, давай детей, давай детей. А потом у меня уродец родился. А потом ещё ребёнок. А потом и мужа не стало. Да я никогда никого из вас не хотела, ни первого, ни второго.

Джейми негромко всхлипнул. Я знала, что он плачет, но взглянуть на него пока не было сил.

– Так зачем тебе нас сейчас при себе держать? Тебе не надо ничего платить. К утру мы уедем. Навсегда.

Мама встала. Взяла сумочку и шляпу. Обернулась ко мне и спросила:

– Так, значит, я избавлюсь от вас, и ничего не придётся платить?

Я кивнула.

Она ухмыльнулась. Той самой ухмылкой, с которой она обычно засовывала меня в шкапчик.

– Обещаешь? – спросила она.

Всю свою жизнь я буду помнить эти слова.

– Обещаю, – сказала я.

Глава 44

Я обняла Джейми, и мы вместе рыдали до бесконечности. У меня рубашка намокла от его слёз, а у него волосы от моих соплей. Мы никогда так раньше не рыдали.

Было нестерпимо больно в душе. Никакая нога так не может болеть.

Когда мы наплакались, я взяла Джейми на руки и стала качать его взад-вперёд. Наконец он поднял на меня глаза – о, эти ресницы в бахроме слёз, – и сказал:

– Я хочу домой.

– Скоро поедем, – пообещала я. – Как только рассветёт, поедем. – Теперь я ведь могла читать названия улиц, а значит, найти дорогу. Денег на билет у нас не было, но я готова была поспорить, что где-нибудь по пути отыщется пост Женской добровольческой службы, а уж там нам помогут.

Я достала наши свидетельства о рождении и показала Джейми.

– Ты родился 29 ноября 1933 года. Тебе семь лет. – Затем показала свидетельство о браке родителей. – Имя нашего папы было Джеймс, как у тебя. – А затем я достала последнюю бумажку, вырезку из газеты. «В аварии на доке принца Альберта погибло шесть человек». Он умер, когда ты был совсем маленький. Мне только исполнилось четыре.

Свидетельство о браке с газетной вырезкой я положила обратно в ящик, а свидетельства о рождении запихала к себе в карман бридж для езды и приготовилась выходить с рассветом.

У-и-у-у! У-и-у-у! – донеслось из открытого окна. С каждой минутой всё громче и отчётливее.

Воздушная тревога!

А я не знаю, где убежище. И у меня нет костылей. Без их помощи, ступая на больную ногу, я не пробовала ходить уже очень, очень давно.

Джейми в панике