За время, остававшееся до катера назад, на борт «Сиама», мы успели увидеть только печальные сюжеты.

Линкор «Генерал Алексеев»

По решению штаба эскадры нас, северян с «Сиама», определили на корабль «Генерал Алексеев» (бывший «Император Александр III»). 25 октября катер доставил нас на борт «Алексеева». Мы выгрузили свои вещи – я свою картонку, спальный мешок и кожаную безрукавку. Безрукавку, относя картонку и мешок наверх, положил на орудие; вернулся за безрукавкой – ее уж не было…

Нас выстроили – явился стар-оф, поздоровался; явился командир – сказал несколько кислых слов, и мы водворены в восьмой каземат.

Холодно, голодно, ни свету, ни отопления. Какие-то фигуры, назвавшиеся сухопутными офицерами, бегающие взад и вперед с дымящимися коптилками. Грязные, ругающиеся матросы – вот та обстановка, в которой мы очутились.

Кое-как мы ориентировались и улеглись. В одном углу каземата был люк в кубрик. Там, в кубрике, располагались юнкера Атаманского училища. Даже на корабле они еще носили шпоры и старались сохранять внешне знаки своей дисциплины – отдавали офицерам честь, щелкали каблуками…

Я завернулся в свой спальный мешок и пытался уснуть, но было столько звуков, что это не удавалось. Непрерывное хождение юнкеров из кубрика туда и обратно раздражало, по коридорам грохотали их шпоры…

Когда наконец все более или менее стихло – появились новые звуки. Крысы! Тонкий, то злобный, то жалостный писк их превратился в таинственную музыку, наполнявшую спавший корабль. Я ворочался и прислушивался к незнакомой еще симфонии… Иногда было слышно, как царапкались их лапки о железо трубок…

Поздно ночью заснул… Рано утром разбудили юнкерские ноги… Опять началось бесконечное хождение туда и сюда. На рассветном полумраке были видны сидевшие наши фигуры; невыспавшиеся, недовольные лица. Петька Рукша, тоже «северянин», втихомолку ругался, проклиная и холод, и этих сухопутных «идиотов» атаманцев.

Мы мрачно сидели, перекидываясь замечаниями: «Чертова коробка, этот «Алексеев»!». Узнай теперь, где здесь вода на умывание, где кипяток?

Наконец Рукша встал и куда-то ушел с полотенцем.

Мы продолжали пребывать в ленивом созерцании. Сидели, обхватив колени руками, лохматые, небритые. Скоро Рукша вернулся умытый, посвежевший. Его закидали вопросами: где, что и как? Стали вставать и по очереди исчезать в коридоре.

Пищи не было. Кое-как только к 2 часам нам выдали по ¼ фунта хлеба и частным образом мы стрельнули банку американского корнбифа. Похарчив, вылезли наверх.

Странную картину представляла палуба «Алексеева».

«Хутор батьки Махно», – тотчас определил кто-то из наших. Везде где можно лежали сложенные вещи, корзины и чемоданы. Разношерстная толпа, состоящая из штатских, военных в английских шинелях и беженских дам, наполняла палубу. Около одной громады вещей стоял в зеленой шинели и матросской фуражке морской кадет с винтовкой… На носу у первой башни была устроена загородка и там стояли две козы. Тут же стояла корова… Всюду грязь, неразбериха… И нельзя понять, где же команда корабля, а где пассажиры – все одето одинаково. Только там и тут мелькнет фуражка морского офицера – и можно предполагать, что он принадлежит к экипажу.

Корабль представился нам как нечто поистине кошмарное. Коридоры тоже оказались завалены вещами беженцев; умывальники переполнены водой и отбросами – текут через край, а слой грязи повсюду как в хлеве.

При том командир с олимпийским спокойствием появляется иногда на палубе – и с высоты созерцает картинку исторического кавардака, раскинувшегося на всех 168 метрах длины и 27 метрах ширины главного корабля Русской эскадры.

Стоило ли нам, северянам, проделывать месячный поход вокруг Европы, чтобы стать частью огромной и голодной беженской массы, гонимой неизвестно куда и неизвестно зачем: все ближе и ближе подступающей к Крыму Красной армией?

С таким вопросом мы восседали в восьмом каземате «Алексеева» первые два дня.

На третий день нам наконец заявили, что мы можем теперь харчить в кают-компании, в два часа дня обед и в 7 ужин. Кают компания представляла собою третий класс вокзала – вещи, дамы, мрачные фигуры. Стол, накрытый парусиновыми отрезами. Мест нет за столом – всюду дамы и офицеры. У каждого что-нибудь свое из еды – или сардины, или корнбиф. Мечущиеся матросы-вестовые не всегда и успевают выдать нам по полтарелки супа из корнбифа и перловой крупы. Остаться голодным не мудрено.

Мы стали жить на корабле, помещенные лишь в списки камбуза. Нас никто никуда не назначал, никто ни о чем не спрашивал. Мы отъезжали иногда на берег, получая в канцелярии бумажки – нам их подписывали без разбора.

В городе вокруг все проклинали жизнь и бога, который допустил тот кошмар варфоломеевской ночи, какой был здесь 23 февраля 1918 года!

Рассказывали жуткое. Как ночью банды матросов ворвались в тюрьму, требуя у совдепа расправы над арестованными офицерами-«контрреволюционерами». Били прикладами, кулаками, перед расстрелом сняли верхнюю одежду, потом глумились над мертвыми. Говорили, никто не знает точно, сколько народу было перебито в ту февральскую ночь в Севастополе. Утром грузовики собирали тела по улицам, свозили на пристань. Телами наполняли баржи, отводили баржи в море и топили с привязанными балластами.

В публике среди севастопольцев встречалось много субъектов с расстроенными нервами – ничего удивительного: как они вообще смогли пережить этот кошмар?

На берегу, к счастью, мы встретили немало товарищей по Морскому корпусу: живыми и невредимыми. Как обыкновенно бывает среди моряков, сразу расспросы: кто? что? где? с какого времени в Крыму? Кто-то был на Дону у Каледина, кто-то на Украине у гетмана Скоропадского. Нам с Петькой Рукшей приходится отвечать: нет, братцы, в делах против неприятеля мы не были. Мы куковали в финляндской глуши. «Каким же ветром вас сюда занесло?» – спрашивали.

Каким ветром в Крым?

Как нас занесло в Крым? Изложу коротко и в основных чертах.

Начиная с мая 1919 года, когда в финляндскую Халилу – в общежитие для русских офицеров, призванных войти в Северный корпус – подгреб и мой одноклассник по Морскому корпусу, недавний соучастник тверских приключений Петр Рукша. Оба мы – гардемарины – вскоре были произведены в мичманы, а затем переведены в Биорке, былую базу учебных судов Морского корпуса.

Ближе к маю финны, согласившиеся поддержать летнее наступление на Петроград с севера, дали разрешение англичанам устроить в Биорке передовую базу Белого флота. В ожидании буксировки быстроходных моторных катеров от англичан мы – подготавливались к атаке на Кронштадт. Время шло, заканчивался май, русские офицеры изнывали от непонятной нам отсрочки наступления – зная при том, что со стороны юга,