– Ты сожалеешь об этой беседе? – тот удивлённо опустился на скамью.

– Я просто не знаю, к чему она приведёт. Прости. Трудно быть искренним собеседником в моём положении. Уж очень велико наше неравенство, – с досадой почти прошептал Диагор.

– Ну, хорошо. Давай поговорим о другом, – примирительно согласился тот. – Присядь вот сюда и взгляни на этот рисунок.

Диагор устало опустился на самый краешек скамьи и стал рассматривать начертанное на песке.

– Что ты видишь? – спросил перс.

– Похоже, это пирамида, – ответил тот.

– Да. Ты часто видел такие сооружения в Египте. Что, по-твоему, они означают?

– Не думаю, что что-то однозначное. В ней, скорее всего, скрыт довольно сложный смысл. Её нутро, коль там находится гробница, должно означать смерть, а внешние стороны, наверное, жизнь.

– Ну а форма её, о чём она тебе говорит? – увлечённо вопрошал сановник.

– Каким бы долгим ни было человеческое существование, оно с годами всё ближе и ближе к своему завершению, – проговорил Диагор. – Убавляются желания, иссякают чувства, истощается здоровье, уменьшаются возможности. И лишь разум при дряблом теле к этому времени может остаться неизменным и насыщается накопленным житейским опытом. Никто из людей не в состоянии изменить мир, прежде не овладев искусством править своими разумом и телом.

– Ты говоришь так, будто часто думал об этом, – то ли спросил, то ли просто вслух рассудил странный перс.

– Признаться, я никогда не размышлял о назначении пирамид, – искренне заверил Диагор.

– Но ведь ты в точности описал значение каждой её грани. Вот они, от широкого основания сужаясь, ведут к единой вершине. Угадать ты не мог. Тогда откуда у тебя такие познания?

– Я всего лишь говорил о себе.

– Ты не купец, – утвердительно произнёс сановник, вновь внимательно разглядывая лицо собеседника.

– Да. Теперь я не купец. Быть может, отныне я вообще никто, – Диагор на мгновение пристально посмотрел ему в глаза, тут же отвернулся и поднялся.

Перс порывисто зачеркнул рисунок. Наступила тишина.

Наконец, он вновь спросил:

– Чего тебе хочется больше всего сейчас?

– Ясности, – взглянув ему в лицо, ответил Диагор.

– Её желаем и мы. А ты должен приложить все усилия к нашему стремлению и быть искренним, – поджав нижнюю губу тот с укором смотрел в его глаза.

– Значит, я чего-то не понимаю, – потупив взор, Диагор замолчал.

– Судя по твоим летам, жить тебе осталось недолго. Стоит ли после столь продолжительного достойного существования ввергать себя в пучину лжи? – перс проявлял терпение и даже некое подобие сочувствия.

– Именно поэтому мне ни к чему прослыть впервые обманщиком, – Диагор печально вздохнул.

– Верно. Тогда ответь мне, для чего тебя доставили сюда? Ты ведь знаешь о причине своего появления здесь. Вот я и пойму, кто передо мной: честный старец или лживый скиталец? – сановник был умён и хитёр.

Будучи государственным лицом, весьма искушённым в спорах, перс умел играть на чувствах людей и ловко подвёл своего собеседника к той черте, переступив которую предал бы самого себя. Диагор задумался. Всем нутром он почувствовал свой проигрыш и понял, что оказался в западне словесных хитросплетений этого незаурядного чиновника, но даже в такой сложной ситуации он нашёл единственно правильный выход: он замолчал навсегда. Любая фраза и даже одно слово, теперь сказанное им, было бы обманом, если не для перса, то для себя, а ступать на этот путь в преддверии смерти он не желал.

Чутко уловив решительные перемены в его настроении, сановник понимающе взглянул на него, вновь поджав нижнюю губу, поднялся со скамьи, недолго помолчал, что-то обдумывая, затем тихо, но очень твёрдо произнёс:

– Похоже, ты не готов к серьёзной беседе. Что ж, подумай ещё, но знай, что уходит лишь твоё время. Ты не из тех людей, кто позволяет себе удивлять мир глупостями, и оттого никогда не сможешь прекратить быть тем, кем являешься – самим собой, предпочтя прекратить быть вообще. Но мы не предоставим тебе такой возможности. Тебе придётся ответить на все наши вопросы. Веление царя царей, царя всех стран и всех сторон света всегда и всеми исполняется.

Диагор был поражён. Перед ним находился сам Дарий I, повелитель мира, величайший из великих, живое божество.

* * *

На следующее утро, когда стражники явились в подземелье за своим странным узником, старым купцом, он не поднялся. Сотник склонился над ним, желая помочь, но тут же отпрянул, прикоснувшись рукой к закоченевшему холодному телу. Чуть позже при факельном свете широкого коридора он увидел торчащий из уха старца окровавленный полынный стебелёк.

* * *

Караван, ведомый купцом Претом по пустынной старой торговой дороге, на двенадцатый день пути встал на ночлег у окраины лесистого предгорья. Не успели разжечь костры, как десятник охраны сообщил новому хозяину о приближении небольшого встречного отряда. Вскоре в тусклом вечернем свете купец уже обнимал спешившихся Форкиса, Дантала и их людей. Всё получилось почти в соответствии с намеченным прежде планом, за исключением одного очень важного обстоятельства. С ними теперь не было старого доброго друга, – мудрого и щедрого душой Диагора.

Тела двух гонцов Ферекрата покоились на дне одной из многочисленных расщелин. Его послание, свиток, так оберегаемый ими, не содержал ни единого слова.

До горной долины, ставшей целью в движении каравана, оставалось четыре дня пути.

Часть четвертая. «…И к былому с годами тянулась душа»

494 год до н. э.

Глава первая

– Зайдана! Зайдана! – на всю округу разносилось многоголосое эхо ревущих в призыве людей.

Толпа вооружённых мужчин, яростно вскидывающих вверх мечи и копья, во всю мощь выкрикивала имя своего любимчика. Они нервно толкались и вертели головами в ожидании его появления. Посреди образованного воинами круга, держа перед собой в опущенных ручищах тяжёлое копьё, стоял здоровенный детина, исподлобья скользя по ним злым взглядом.

Крепостные ворота из почерневшего дерева были распахнуты настежь. В их проёме, спотыкаясь и падая, цепляясь хилыми грязными ручонками за опоры, появился тщедушный потный мужичок, указывавший вниз – на тропу, ведущую в крепость. Не трогаясь с мест, все замолчали и обратили взоры в его сторону. Проведя тыльной стороной узкой ладони по морщинистому лбу, едва успокаивая дыхание, старичок остановился, что-то промычал, открывая беззубый рот, тряся жидкой бородёнкой, и вновь показал рукой на проём.

– Эй, немой! Ты нам толком говори, он здесь или нет? – кто-то в нетерпении окрикнул его.

– Ага, он скажет, жди, – раздался другой голос.

Толпа дружно загоготала, но тут же,