– Кто кольчугу рассек, кто сбросил руны сна, начертанные другом Ми́мира, одноглазым Висельником, раздающим победы? – спросила дева.

– Сигмунда сын, рубил недавно мясо для воронов Сигурда меч…

А когда Сигурд сел рядом, она взяла рог, полный меда, и дала ему напиток памяти. Она назвалась Сигрдривой и была валькирией…

Инги давно проснулся и теперь с закрытыми глазами подбирал слова к тому, что ему привиделось. Это были те самые люди, которых он знал по древней песне о Сигурде, но этим утром он сам оказался и Сигрдривой, и Сигурдом. Озноб бежал по коже от такой удачи: одно дело заучивать и пересказывать слова скальдов прошлого, совсем другое – вдруг увидеть все глазами тех, на ком держится человеческая память.

Его оторвали от размышлений и заставили поесть каши. Он пожевал сала с хлебом, выпил горячего эля. Инги надеялся, что после ночи ему станет легче, но тело предательски болело в каждом сочленении. От непривычной работы на веслах руки и спина очень быстро налились усталостью. Приходилось терпеть. Собственная слабость злила его, казалось, остальные легко справлялись с греблей, а у него болели все мышцы и связки. Он еле дотерпел до смены, когда Хотнег перехватил у него весло.

Хотнегу опять повезло – первые полдня, когда снова шел дождь и больно было вздохнуть, не то что пошевелиться, он проболтал на корме в кругу стариков. Даже дождь закончился, когда Хотнег сел на весла, а теперь и солнце выглянуло. Везунчик.

Накрывшись кожами, Инги уселся лицом к корме рядом с Оттаром, который, похоже, и не устал вовсе. Оттар, толкнув его плечом, улыбнулся. Конечно, живущие на берегу моря люди Гутхорма постоянно ходят и за рыбой, за данью, и по пирам, и все это на веслах, а они, лесовики с Лемо-йоги, все больше пешеходы. Говорить не было сил, и Инги с трудом раздвинул губы в улыбке. Оттар подал ему горячего меда с пряностями. Инги, держа обеими руками чашу, с вялым любопытством рассматривал устройство печурки, приспособленной для быстрого разогрева котлов прямо на борту. Для войны человек изобретателен и находчив.

Вокруг вдруг все загалдели, глядя за штирборт. Инги тоже обернулся. Над осенним лесом поднялся столб дыма – кто-то подавал сигнал о движении руотси по реке. Инги похолодел. Где-то впереди их будут ждать. С чем и кто? А у него нет сил сейчас даже для того, чтобы подняться на ноги, не то что секиру держать.

От колен, на которых он разложил мокрую рубаху, шел пар, от горячего медового отвара с травами тепло расходилось по телу. Рядом деловито расправлял рубаху для сушки Эйнар.

– Нет чтобы первыми идти… а так перед глазами только река да спины, – ворчал Эйнар, оборачиваясь на впередиидущие корабли. – Какая девушка! Этот взгляд, там, на Лемо-йоги, помнишь ее, на коне… А как вчера она на меня посмотрела! Но, думаю, в женском платье она будет еще прекрасней, чем там, на берегу. Правда? А руки! – он вздохнул, глядя на свои скрюченные пальцы, которые до сих пор не могли разогнуться. – Какие у нее руки, какие длинные пальцы… ты хоть смотрел на ее руки, сказитель?

Инги промолчал, но с кормы раздался голос Хаварда-стирмана:

– Этими руками она всаживает стрелы в жердь не толще твоего запястья со ста шагов… одну над другой. И семь-восемь штук на воздухе еще будет…

Эйнар аж вскочил, кожаная накидка свалилась с плеч. Теперь его было не остановить, он привязался к Хаварду с просьбами рассказать о темноглазой дочери конунга. Инги стало неловко за Эйнара. Там, дома, они соперничали из-за Маленькой Илмы, Инги бесился, ревновал, а этот краснобай только за порог – и уже не вспоминает о ней.

– Что ты привязался к стирману, она же дочь конунга, и ты ей не ровня… – одернул Эйнара Оттар.

– Она девушка, а девушки не могут устоять перед песнями! – самоуверенно ответил Эйнар.

– Дочери конунга из другого теста, они вызывают песни, но не поддаются им, – усмехнулся Оттар.

– Хорошо, я буду в ее будущей дружине. А благодаря Хаварду в этой дружине я буду не последним человеком и лучшим скальдом!

Хавард засмеялся и продолжил рассказ о дочери конунга.

– Отец ее, конунг Хергейр, хотел мальчишку, как и все конунги, но мальчики не выжили у него, поэтому Ингигерд заменила ему сына. Так он старел, она росла, и он отдал ее, как делают обычно знатные люди с сыновьями, на воспитание Скули, ярлу Алаборга. Тот обучил ее всем искусствам достойным знатного человека. Она хорошо плавает, ходит на лыжах, стреляет, я думаю, не хуже вас, владеет подсечками, ну и меч у нее…

Впередсмотрящие закричали, что впереди узость и сильное встречное течение.

– Готовсь! Покрепче на веслах!

У форштевня приготовились люди с шестами, Хавард на месте стирмана сам вел свой корабль против течения. До ахтерштевня впередиидущего стало вдруг совсем близко. Гребцы молча работали изо всех сил. Эйнар же, привстав и вытянув шею, смотрел во все глаза вперед, туда, где из-за падения скорости близко друг к другу оказались все корабли Сигмунда. Наконец он узнал корабль ярла Скули, улыбка непроизвольно высветилась на его лице. Инги, увидев просветлевшее лицо товарища, понял, в чем дело, и тоже улыбнулся.

Течение Лауги опять стало спокойным, и Хавард по просьбе дренгов продолжил:

– Ах да, про меч… В ее руках он легок и стремителен, не советую испытывать ради забавы. Хорошо владеет железом, и сила в руках не девичья; вы же видели, роста у нее хватает, а Оттар, я думаю, испытал ее и в игре в большой мяч. Так?

Оттар ухмыльнулся.

– Да, я подумал, что это за красавчик приехал с ярлом, потом говорят: девчонка, – ха, думаю, ярл для себя бережет, – многозначительно хохотнул Оттар. – Потом говорят: дочь конунга на воспитании. Ну, решил, зазнайка какая-нибудь спесивая, а она в мяч играет не хуже парня… При этом висы