Понимая отношения между ней и горцем, зная, что должен остаться здесь, так как просто не имеет права покинуть остальных, он протянул Русе свой колчан, туго наполненный стрелами. Взять всё остальное, нужное в пути, не составило большого труда и не заняло много времени.

* * *

Задолго до полудня Далайя покинула ущелье. Оно, оставшись позади своими стеснёнными скалистыми стенами, выпустило её на обширное плоскогорье с дальними горизонтами. Холодный и плотный воздух межгорья сменился жарким и свежим ветром просторов. После мрачных и пугающих каменных нагромождений яркое солнце радовало глаз, проникая мягким теплом в душу, наполняя её спокойствием и свободой.

Только теперь, проскочив на одном дыхании этот мрачный участок пути, она позволила себе спешиться, размять затёкшие ноги, пройтись и продумать до мелочей предстоящую дорогу.

До места битвы с сородичами, где покоятся её доблестные воины во главе со славным вождём, Далайя решила дойти за три дня. Затем за такой же срок ей следовало добраться и до урочища, где произошло сражение с персами. Дальше оставалось три-четыре дня до места, где находились дети.

При воспоминании о великом воине и вожде, могучем и храбром, и без того растревоженное сердце наполнилось болью и горечью. Дантал… Только теперь она смогла назвать его имя даже себе.

Вновь оседлав коня, Далайя продолжила путь.

«Мне придётся продвигаться только ночами, а в дневное время больше отдыхать самой и давать передых коню», – мысленно рассуждала она.

В тех местах, где прежде угадывались стоянки селений, многое уже изменилось, отчего она порой с трудом обнаруживала их истинное расположение, дабы не сбиться с дороги. Её цепкая, присущая сакам память, запечатлевшая нужные приметы во время прошлогоднего прихода в эти края, не изменяла ей. Но перемены, произошедшие за это время, заставляли её подолгу петлять, разгребать нанесённый ветром слой песка, чтобы найти под ним следы жилищ.

Возле одного из них, заметив пробивавшийся сквозь камни родничок, Далайя остановилась на ночлег, любуясь плавным закатом светила. Не разводя костра, она привязала на длинную верёвку коня, укуталась в тёплую козью накидку и тут же уснула, едва успев настроить себя на отдых.

Пробудилась Далайя ближе к полуночи, ощущая приятную свежесть ночи и чувствуя себя отдохнувшей. Недолго понежившись под тёплой накидкой, женщина поднялась.

Ночь была светлой.

Отвязав от ноги верёвку, она выбирала её руками и наматывала на локоть, пока не приблизилась к коню. Короткая тень, волнисто перекатываясь по песку, скользила у её ног, напоминая бегущую рядом собаку. При этом невольном сравнении она сразу вспомнила рыжего щенка, его своеобразные повадки и особенно его удивительный взгляд.

Вновь ощутив прилив сил, она напоила коня чистой холодной родниковой водой, сложила накидку и, оглядевшись вокруг, продолжила путь, изредка поглядывая на звёзды, чтобы свериться с их расположением.

Через два с половиной дня, к полуночи, быстро продвигаясь ночами, днями же отдыхая в тени нечасто встречавшихся курганов, Далайя прибыла к первому памятному месту.

Ещё издали различив отчётливые контуры знакомых холмов, она ощутила неимоверное волнение, словно сейчас произойдёт её встреча с седым вождём Данталом и его отрядом. Далайя остановила коня, пытаясь успокоиться и не решаясь приблизиться к святому для неё месту. Здесь всё было родным и в то же время уже чужим.

От гнетущей тишины и пустоты вокруг ей впервые стало страшно. Сама того не заметив, она направила коня прямо к этим холмам и у подножья ближнего спешилась.

Лошадь тоже почуяла знакомые места и, ощутив свободу, отошла в сторону и стала пастись, насыщаясь долгожданным сочным травостоем.

Присев и коснувшись ладонями земли, Далайя тут же почувствовала душевное облегчение, будто все её страхи кем-то другим, но очень близким и всесильным были вмиг подавлены. Она поняла, что верный друг Дантал продолжал оберегать её с небес.

Уставшая от постоянного неимоверного напряжения в эти дни и ночи, измождённая дорогой, она крепко заснула, прижавшись щекой к тёплой земле, вскинув руки вверх по холму, словно ей довелось обнять пришедшего во сне седого воина.

По её щеке в проглянувшую травную молодь долго стекали крупные капли слёз.

* * *

Ей что-то снилось, мелькали какие-то события и люди, и всё это было очень хорошим и наполняло её душу радостью, заставляя её улыбаться и плакать от счастья. Кто именно ей снился, она не могла уловить, но чувствовала и была абсолютно уверена в том, что это были только родные ей люди, и именно поэтому мир вокруг неё был наполнен теплом и нежностью.

Вот кто-то бережно коснулся её лица. Не понимая, что это происходит наяву, женщина, сонно проведя рукой по щеке, отвернулась в другую сторону, продолжая улыбаться. Вновь чья-то рука дотронулась до неё. Разомкнув слегка припухшие от слёз веки, она увидела склонившийся над ней силуэт человека. Ещё окончательно не проснувшись, но в глубине сознания уже ясно ощутив, что этот человек не видение, она вдруг быстро пробудилась и присела, упираясь руками позади спины.

Вокруг по-прежнему царила ночь. Не имея возможности рассмотреть этого человека, Далайя всё же почувствовала его и поняла, кто это. Ей не верилось в то, что случилось. Мотнув головой, словно отгоняя наваждение, она поднялась.

Руса молча стоял перед ней, пристально вглядываясь в её лицо.

Теперь она отчётливо видела его глаза, искрящиеся радостью. Сделав шаг к нему, она скинула с головы шлем и тихо прижалась к его груди, улавливая каждое биение его сердца.

Бережно обняв её, Руса с наслаждением вобрал в себя запах её волос, отдающий травой и пылью, и в этот миг ему казалось, что он всю жизнь знал его именно таким, самым родным, самым желанным.

Они ещё долго стояли у подножья холма, где покоилось тело человека, чья душа сияла над ними одной из ярких звёзд, словно благословляя их на большую и счастливую жизнь.

* * *

За тем самым валуном, где когда-то всем караваном коротали вечера и отдыхали у костра ночами, откуда в вечность ушли Дантал с отрядом, где впервые она заговорила с пленённым горцем, спасшим ей жизнь в бою, и где они долго смеялись из-за пустяка, в эту долгую ночь она впервые в жизни познала близость с мужчиной.

Их ласки и прикосновения друг к другу были столь трепетными, что больше напоминали отношения между мастером и его очень хрупким и единственным творением.

Её сдержанность исходила от незнания, от новизны чувств и ощущений, от боязни вспугнуть происходящее, к которому где-то в подсознании она готовилась всегда, зная, что оно однажды обязательно должно было случиться с