Угол, в который меня поставили, неожиданно дал мне преимущество, теперь я лучше, чем кто-либо другой, видел кафедру. Мало-помалу лекция захватила меня, и я забыл о своем плачевном положении.

Ты развесил на доске три увеличенные фотографии, на одной была лапша, которая сохла на решете, на второй – пшеничные лепешки с зеленым луком, на третьей – ютяо, жареные полоски теста.

Я услышал, как на заднем ряду хрюкнул Сопливчик:

– Американец спросонья не в ту дверь вошел.

Ты обернулся к переводчику, но тот сказал, что сам ничего не разобрал.

Сопливчик знал, что переводчик его не выдаст. Это был славный малый, даром что с ужасным акцентом. У него в голове было сито, он понимал, какие слова можно через него пропустить, а какие лучше отсеять.

– Вы, наверно, думаете, что это фотографии из какого-нибудь ресторана? А вот и нет, это специальное взрывное устройство, тема нашего сегодняшнего урока.

В тот день ты с ходу нас заинтриговал.

Ты выдавил из пластмассового тюбика на руку кусочек чего-то мягкого, раскрыл ладонь, демонстрируя то, что в ней находилось.

– Это наша новая пластичная взрывчатка, мощность в пять-восемь раз выше, чем у обычного тротила. Она способна принимать форму разных блюд, не только тех, что на фотографиях. Хотите – сделайте из нее кунжутные шарики, которые у вас здесь так любят. Можно для правдоподобия обвалять их в настоящем кунжуте и дробленом арахисе.

Она не только обладает огромной силой, но еще и безопасна при переноске, потому что детонатор и шнур не нужно подсоединять заранее, как в рядовых взрывчатках, вы можете нести их отдельно и вмять в середину только непосредственно перед использованием.

Ты отщипнул самый краешек, положил его в рот и проглотил. Раздались испуганные вскрики.

– В случае опасности – при обыске, допросе – можно даже съесть кусок взрывчатки на глазах у противника, чтобы усыпить его бдительность. Естественно, целиком ее глотать нельзя.

Мы дружно выдохнули.

– Опытным путем мы выяснили, что длина шнура может в зависимости от ситуации варьироваться от восьмидесяти сантиметров до десяти метров. Восемьдесят сантиметров – это минимум, установленный с учетом среднего роста американцев, однако менее высоким азиатам следует использовать шнур длиной не меньше метра, так как размер шага пропорционален росту. Если шнур будет слишком коротким, установщик не успеет отойти на безопасное расстояние, слишком длинным – из-за долгого горения у противника будет возможность обезвредить взрывчатку.

Владыка небесный. Только американцы могли рассчитать убийство так четко, так гладко, словно математическую формулу. Я вспомнил, как украл из мясной лавки Яо Эра разделочный нож, и вздохнул, чувствуя себя “лягушкой на дне колодца”[29].

Затем ты стал рассказывать о другом виде пластичной взрывчатки – с механизмом замедленного действия.

Внимание слушателей заметно ослабло, начались перешептывания. Сопливчик, который не умел держать рот на замке, не утерпел и сказал то, от чего все вокруг прыснули со смеху.

Ты посмотрел на переводчика. Он промямлил, что не расслышал. На этот раз ты не дал себя одурачить, твой взгляд впился в его лицо, как пиявка. Переводчик, человек по натуре честный, в конце концов не выдержал, делано хихикнул и пояснил:

– Они, это… думают, что без мгновенного эффекта вроде как… ну, неинтересно.

Перевел он, само собой, не дословно. Сопливчик сказал две вещи, во-первых: “Что это нахер за взрывчатка, если даже «бабах» не слышно”, во-вторых: “Проще говоря, америкашка боится крякнуться”.

Переводчик сточил углы и заусенцы первой фразы и попросту опустил вторую. Но в тот день антенна у тебя в голове ловила особенно чутко, ты различил звукоподражание “бабах” и, ухватившись за него, интуитивно понял, о чем шла речь.

Ты вдруг замолчал.

Сперва мы даже не сообразили, что ты разозлился, потому что ни ты, ни другие американские инструкторы почти никогда не сердились на курсантов. Мы лишь отметили, что ты будто побледнел. Однако вы, американцы, сами по себе бледные, так что мы не придали этому особого значения. Понемногу твое лицо стало сереть. Молчание затянулось, оно длилось гораздо дольше, чем требуется при обычной смене мыслей. Мы начали смущенно переглядываться.

Наконец ты глубоко вздохнул, вытащил из кармана брюк хаки бумажник, достал из отделения сложенную квадратиком газетную вырезку и пустил ее по рядам.

Статья была на английском, прочесть ее могли только мы с переводчиком, другим оставалось лишь рассматривать фотографию. На ней был застенчивый с виду паренек в спортивной одежде.

– Этого молодого человека звали Джон Уиттингтон, – сказал ты, – мы с ним из одного города, он был женихом подруги одной моей знакомой. Если бы не война, он, наверно, играл бы сейчас в сборной по регби.

Джон вступил в армию на год раньше, чем я. Он тоже служил на Дальнем Востоке, только в ВВС. Он шестнадцать раз летал через “Горб” и каждый раз благополучно сажал самолет. А на семнадцатый раз разбился. В тот день он перевозил специальные боеприпасы – вроде тех, что сейчас перед вами.

Вы хоть знаете, сколько еще таких самолетов рухнуло, сколько было сбито? Знаете, сколько налогов заплатила каждая семья, чтобы летчики с риском для жизни переправили через “Горб” каждого инструктора, каждое оружие? Скольким людям приходится терпеть нужду, умирать от голода и холода ради того, чтобы каждый из вас мог сидеть здесь на уроке? Вы не простые солдаты, вы несете на себе чужие жизни.

Ты говорил устало, совсем не как тот большой мальчишка, который играл с нами в баскетбол или выгуливал собаку. В эту минуту ты был похож на изнуренного долгой дорогой старика. Позже я узнал: именно смерть парня с фотографии привела к тому, что твоя девушка бросила тебя и вышла замуж за другого.

– Только трус мечтает быстренько помереть в первом же бою. Ваши жизни слишком ценны, помереть в первом бою – это ли не растрата? Вы здесь не для того, чтобы учиться умирать, победитель не всегда тот, кто бросается на амбразуру и красиво погибает под огнем. Пережить все, выжить, чтобы увидеть врага поверженным, – вот это и есть настоящий героизм.

Переводчик одним духом, неожиданно без единой запинки, перевел твои слова на китайский. В его голосе послышалась хрипотца.

Повисла тишина, никто не знал, как реагировать.

Переводчик зааплодировал первым. Сначала его хлопки звучали одиноко, почти нестерпимо одиноко. Затем кто-то робко присоединился. А после и эти новые аплодисменты набрали силу, стали увереннее, громче.

Я не аплодировал. Я был точно в трансе. У меня в сердце будто обрушилась давняя преграда и внутрь